Все меняется

Было почти одиннадцать, когда снаружи послышался шум машины, и Рейчел бросилась вниз по лестнице встречать врача.

– Доктор, ей гораздо хуже. Жар усилился, а морфия, который вы дали ей, не хватило даже на четыре часа, и я не знаю, как быть! О, как хорошо, что вы приехали!

– И вправду очень хорошо. Я застрял на проселочной дороге, мне пришлось выбираться из снега самому. Но теперь я здесь, и…

Из комнаты Сид послышался вопль, и на этот раз нисколько не приглушенный.

– Этого допускать нельзя. – И врач с удивительной быстротой взбежал по лестнице.

Она сбросила одеяло и судорожно хваталась за поясницу.

– Мисс Сидней, мне жаль, что вам пришлось так тяжко. Сейчас я введу вам дозу морфия посильнее, и если повезет, вы хорошо выспитесь. – Говоря все это, он готовил шприц. – Вы держитесь молодцом, мисс Сидней, – продолжал успокаивать он. – Я-то знаю, это адская боль. А теперь попробуйте не двигаться, если сможете.

Он говорит ей как раз то, что сейчас требуется, думала Рейчел. Хоть Сид и покачала головой, на губах у нее мелькнула еле заметная улыбка и пропала.

– А теперь выпейте полный стакан воды, – велел врач. – От жара у вас обезвоживание, от этого вам только хуже. Холодной или горячей – все равно какой. Завтра утром я снова заеду к вам.

Провожая его, Рейчел спросила:

– А нельзя ли мне самой сделать ей укол, если понадобится ночью?

– Нет, дорогая моя, к сожалению, нет. Запрещено правилами. Вы ведь, полагаю, в любом случае ни разу в жизни не делали уколов, так?

Она, конечно, их не делала.

– Довольно скоро боль утихнет, и тогда она уснет. Мы начали с минимальной дозы, не то что на этот раз. Спокойной вам ночи. – И он уехал.

* * *

Она налила в стакан молвернской воды и положила в нее ломтик лимона. К тому времени, как она вернулась в спальню, Сид уже успокоилась.

– Боль уходит, – сказала она. – Я прямо чувствую, как она отступает все дальше и дальше и скоро уйдет совсем. Какое блаженство! – Она выпила воду и, когда стакан опустел, сказала: – Это ведь наша последняя ночь вместе, правильно? Я имею в виду, до приезда сиделки.

– Да. Она будет здесь завтра вечером.

– Знаешь, чего бы мне хотелось больше всего?

Она не знала.

– Уснуть в твоих объятиях, дорогая моя. Хотелось бы этого больше всего на свете.

– Я на минуточку. – Вскоре Рейчел вернулась, забралась в постель и обняла Сид. Она казалась такой хрупкой, что Рейчел боялась, как бы не причинить ей боли. Но Сид сама прильнула к ней, положила голову ей на плечо и удовлетворенно вздохнула.

– Помнишь довольно навязчивую и слащавую песню, которую дети пели, собираясь вокруг пианино, когда у нас гостил отец Вилли? – спросила Рейчел.

– Помню. Он ее терпеть не мог. «Мое сердце – для моей истинной любви, – ответила Сид. – Люблю лишь тебя, дарю мое сердце». – Позднее, уже почти засыпая, она попросила: – Возьми меня за руку, не отпускай. И не выключай свет.

Рейчел взяла ее за протянутую руку, поцеловала и бережно обхватила пальцами ее хрупкие горячие косточки. Еще один короткий вздох – и она закрыла глаза. Рейчел думала, что еще ни разу не засыпала, держа Сид в объятиях (странно: раньше всегда было наоборот, Сид обнимала ее), но ее собственное изнеможение и невероятное облегчение оттого, что Сид наконец не больно и она успокоилась, вызвали такую умиротворенность и безмятежность, что Рейчел погрузилась в глубокий сон почти сразу вслед за Сид…

И внезапно проснулась оттого, что замерзла. Обе они были холодными. Она приподнялась, натягивая выше одеяло, и голова Сид упала ей на грудь. Рука Сид по-прежнему была в ее руке, и когда Рейчел осторожно отпустила ее, рука тоже пугающе легко и непроизвольно легла вдоль тела. Приподнявшись на локте, Рейчел другой рукой провела по голове Сид, ее плечам, телу. Все оно оказалось холодным и застывшим. Она была мертва.

Потрясение стало настолько сильным, что несколько минут Рейчел, оцепенев, смотрела в лицо Сид – спокойное, разгладившееся, без следов страха и боли. Как ни странно, теперь она казалась гораздо моложе, чем когда они встретились впервые.

На часах было десять минут седьмого, врач обещал приехать лишь в половине девятого. Им осталось провести наедине два с половиной часа. Рейчел легла и вновь взяла в объятия тело Сид. Все к лучшему, твердила она себе; последние шансы на выздоровление были потеряны давным-давно. Должно быть, она умерла во сне; больше не было боли, они провели вдвоем последний вечер. Сид умерла, так и не попав в больницу, избежав забот незнакомой сиделки. Во многих, очень многих отношениях все сложилось так, что лучше и представить нельзя.

Рейчел не издавала ни звука, но с удивлением вдруг заметила, что слезы льются по ее лицу; она укачивала холодное, не отзывающееся на прикосновения тело Сид в отчаянной попытке отдалить горе и панику оттого, что она осталась одна.