Все мои ничтожные печали

Она ходит в церковь, в меннонитскую церковь на Данфорт-стрит. Недавно ее попросили стать церковной старейшиной. Это что, официальная должность? – спросила я. Ты и так в очень даже почтенном возрасте. Мама сказала, что в каждой церкви есть три старейшины, и для нее это большая честь. В нашем родном Ист-Виллидже женщину никогда бы не попросили стать старейшиной в церкви. В Ист-Виллидже женщин не просят вообще ни о чем, от них только требуют закрыть рот и раздвинуть ноги. Мама пока еще думает над предложением. Она ездит по городу на общественном транспорте, навещает слабых здоровьем прихожан, поет с ними гимны, помогает им готовить еду, смешит их, приносит пользу. Люди из церкви приходят к нам, что-то сажают в нашем убогом дворе. Цветы, кусты, многолетние растения. Наш сосед Александр засыпал дорожки у нас во дворе древесной стружкой, так что наш дом превратился в прекрасный общественный проект.

Мы не говорим о Швейцарии. Не обсуждаем, стоило ли мне везти сестру в Цюрих, чтобы помочь ей умереть. Я уверена, что Эльфи не говорила маме о Швейцарии, и я боюсь спрашивать. По вечерам, завершив труды доброй самаритянки, мама наливает себе большой бокал красного вина и садится смотреть, как ее любимые «Блю Джейс» терпят очередное сокрушительное поражение. Даже на втором и третьем этажах нам с Норой слышно, как мама кричит в телевизор на первом: Ты куда лупишь?! Быстрее, болван! Мы уже привыкли и больше не вздрагиваем. Она всю жизнь болела за «Джейсов», знает статистику всех их матчей и биографию каждого игрока. У этого парня была травма плечевого сустава, этот вообще не умеет делать подачи, у этого был положительный тест на какой-то там допинг. Снова идут разговоры о создании Континентальной лиги? Да им бы вообще удержаться хотя бы в малой!

Пару недель назад у мамы было вроде как свидание. Она сказала старикашке (так она называет своего ухажера, хотя мне кажется, он лет на десять моложе ее), что хотела бы выпить где-нибудь бокал вина – здесь, в Торонто, она пристрастилась к красному вину и в последнее время покупает себе «Мерло», на этикетке которого написано «Дайте себе волю!», – и сходить на игру «Джейсов». Она пригласила меня пойти с ними, и мне удалось пообщаться с ее старикашкой, который совершенно не интересовался бейсболом, но, как я узнала, выкуривал по два косяка в день из-за прогрессирующего артрита. Ты встречаешься с наркоманом, сказала я маме уже потом. На стадионе мама следила за матчем, как заправский бейсбольный скаут, и записывала все очки, все пробежки и промахи в свою программку. Когда старикашка пытался с ней заговорить, спрашивал, не хочет ли она хот-дог или чего-то еще, она отвечала, не сводя глаз с игрового поля: ДАВАЙ БЕЙ! ПРОСЫПАЙСЯ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ИДИОТ?! ВСЕ БАЗЫ ЗАНЯТЫ, ТЫ КУДА?! После матча, когда мы уже попрощались с ее ухажером и ехали домой, я спросила у мамы, чем он занимается. Мама сказала, что точно не знает. Но он недавно купил себе мобильный телефон, чтобы ей звонить. Так выходит дешевле, чем с телефона-автомата. Он ходит в Университет Торонто, сказала она. Круто, ответила я. А что он там делает? Принимает душ, сказала мама.

В тот же день вечером я спустилась на первый этаж – пожелать маме спокойной ночи, но ее не было дома. На столе в кухне лежала записка: Йоли, я поехала на лекцию об Эритрее. В холодильнике – гороховый суп и капустная солянка. Я позвонила ей на мобильный и дозвонилась не с первого раза. Когда она наконец взяла трубку, на заднем плане слышались какие-то хриплые голоса и громкий смех. Я спросила: Ты где? Уже двенадцатый час ночи. Она сказала: Сейчас узнаем. Эй, парни, а я вообще где? Ей что-то ответили, и она мне сообщила, что она сидит в баре на Куин-стрит, бар называется «Мотогараж». Она ест гамбургер и смотрит по телевизору бейсбольный матч. Дополнительные иннинги. Я спросила: Ты там одна? Она сказала, что нет. Здесь еще куча народу. Затем вновь раздались крики и смех, и я уже не слышала, что она говорит.