Все мои ничтожные печали

Шесть разных видов глазных капель. По две, четыре или по шесть капель из каждого пузырька. Интервал между закапываниями – три минуты. Четыре раза в день! Мы подходим к маме с батареей пузырьков, она послушно снимает очки, запрокидывает голову к потолку и убирает с лица прядки мягких седых волос. После процедуры она сидит за ноутбуком, играет в Скрэббл, и у нее по щекам текут слезы, настоящие и искусственно вызванные.

Нерушимый покой, говорю я.
Нерушимый покой, повторяет она.
Ты победишь, говорю я.
Ты победишь, отвечает она.

Пару дней назад мама вернулась домой с прогулки в приподнятом настроении.

Я кое-что выяснила, сообщила она. Зашла ради интереса в наше соседнее похоронное бюро и узнала, что кремация у них стоит тысячу четыреста долларов. Причем все включено. Пакет услуг «от двери до двери». Они заберут мое тело из дома и привезут урну с прахом обратно домой. По-моему, очень удобно.

Она похвасталась новыми туфлями, черными кожаными мокасинами, которые приобрела в модном бутике в Куин-Уэсте. Моя мама не гонится за модой, она отнюдь не икона стиля. Она полная, невысокая семидесятишестилетняя женщина из сельской глубинки, прожившая большую часть жизни в одном из самых консервативных крошечных городков Канады, причем эта жизнь неоднократно бросала ее в мясорубку – скромная провинциалка, которая вдруг переехала в модный центр крупнейшего города страны, чтобы, как говорится, начать новую главу в жизни. В Торонто она никого не знает, но она болеет за «Блю Джейс», что дает ей возможность заводить многочисленные знакомства. Моя мама – живое воплощение стойкости духа и спортивного задора.

Я начала составлять черный список кафе и магазинов в Куин-Уэсте, квартале «искусства и моды», где к маме относятся с меньшим радушием и уважением, чем к более молодым и гламурным клиентам. Мама даже не замечает, что к ней относятся как-то не так. Она весела, любопытна, пребывает в непреходящем восторге и не обращает внимания на снобистское высокомерие бариста и продавщиц. Она говорит слишком громко из-за своей легкой глухоты, много смеется, задает вопросы обо всем на свете и не стесняется спрашивать. С ее точки зрения, ничто не препятствует тому, чтобы она веселилась в компании красивых студенток киноакадемии. Она – антитеза того, кем хотели бы показаться завсегдатаи «Дочери коммуниста» и других модных кофеен в Куин-Уэсте. Она чувствует себя абсолютно комфортно в своих розовых хлопковых шортах размера XXL и футболке, которую выиграла на турнире по Скрэбблу в Род-Айленде. Ей нравится расспрашивать бледных худых продавщиц, ей интересна история товаров, и как именно их отбирают для магазина, и как это носить, как лучше стирать. Она пытается больше узнать о своем новом доме, познакомиться ближе со своим новым миром, вот почему меня особенно бесит, когда к ней относятся с таким холодным пренебрежением. Если я замечаю что-то подобное в магазине или кафе, я бойкотирую их навсегда. И Нора тоже, хотя для нее это сложнее, потому что она молодая, прекрасная и ультрамодная и ей хотелось бы посещать определенные магазины, популярные среди ее сверстниц, но все равно… мы вас презираем, снобы.

Мама уже подружилась с сотрудником химчистки на Кинг-стрит, который знает меня исключительно как дочку Лотти. Каждое утро она выходит на улицу поболтать с нашим соседом, индейцем по имени Прямой Утес. Она даже пообещала отдать ему и его сыновьям мой диван. Сегодня утром к нам заявились трое дюжих парней – один со свежей ссадиной на носу – и заявили, что Лотти сказала, что здесь им должны выдать диван. Нет, ответила я. Диваны здесь не выдают. Произошло какое-то недоразумение.

Может быть, ты не будешь раздавать мои вещи кому ни попадя, сказала я маме чуть позже.

Как-то раз мимо нашего дома прошел человек в рубашке, галстуке, пиджаке, шляпе, носках и ботинках, но без штанов. И без трусов. Мама увидела его в окно, бросилась к себе в спальню, схватила свои старые спортивные брюки и вынесла их тому человеку. Он горячо ее поблагодарил и обернул брюками шею наподобие шарфа. Мама сказала: Ну, ладно. Так тоже неплохо. Когда я спросила, не жалко ли ей отдавать свои старые удобные брюки непонятно кому, она ответила, что она никому не отдает мои вещи, а своими вещами вольна распоряжаться по собственному усмотрению.