Все мои ничтожные печали

Я заранее поставила в холодильник четыре бутылки пива, и мы с мамой и Нельсоном выпили за наше будущее, или за невероятность нынешнего мгновения, или за личные воспоминания, или просто за то, что у нас есть свой дом. Дождь прекратился на несколько минут, и мы все вышли на балкон на втором этаже – старый, скрипучий, с неисправной рождественской гирляндой, оставшейся от прежних владельцев. Мы смотрели на небо, Нельсон загадывал загадки об ураганах и глазах бури, девчонки смеялись – они явно считали Нельсона горячим парнем, а мама, стоявшая к нам спиной, вцепилась двумя руками в перила и молча смотрела на запад. Затем внезапно обернулась к нам и прочитала на память свое любимое стихотворение Вордсворта. Я не в первый раз слышала от нее это стихотворение, но в тот вечер оно поразило меня прямо в сердце.

Исполнен вечер истинной красы,
Святое время тихо, как черница,
Проникнутая благостью; садится
Светило дня, как в облаке росы…
На краешке прибрежной полосы
Прислушайся! Как гром, грохочет Сущий,
Круговращеньем правит Всемогущий,
И длятся вечносущие часы.
Дитя! Подруга! Если гнета мыслей
Не знаешь ты и на пороге мрака,
То ты – равнобожественна мирам.
Тогда себя к блаженным сопричисли,
Тогда войди бестрепетно во храм.
Господь избрал тебя, не дав нам знака[25]

.

Ничего себе, сказал Нельсон. Вы слышали? Он обращался к девчонкам. Слышали, что выдала ваша бабуля? Офигеть и не встать! Девочки зааплодировали и принялись расспрашивать маму, что это за песня и кто ее исполняет, а я подняла бутылку пива и произнесла новый тост. За жизнь, испитую до дна, сказала я, намекая на еще одно стихотворение, которое мама иногда доставала из шляпы, сражая общественность, а также на надпись под маминой фотографией в выпускном школьном альбоме. Надпись, наверняка вдохновленную той же строкой из «Улисса» Альфреда Теннисона: Лотти пьет жизнь до дна! Мама мне подмигнула.

За что? – не поняла Нора.

Девочкам захотелось по-маленькому, и я предложила им сделать свои дела в чашку и выплеснуть под переднее крыльцо, чтобы отпугнуть скунсов, как рекомендуют рабочие. Не обращайте внимания на мою маму, сказала Нора подругам, она у нас хиппи. В детстве ей было не с чем играть, только с ветром. Не надо делать свои дела в чашку. У нас есть туалет.

Нельсон с мамой заговорили о поэзии и о морях, о приливах, отливах и мощи океанических течений. Девчонки засобирались домой и ушли в ночь. Я спустилась на первый этаж и еще раз осмотрела мамину часть дома. Она настояла на том, чтобы снять с окон все решетки. Поначалу рабочие не согласились, они беспокоились о ее безопасности. Все-таки первый этаж и не самый спокойный район. Я не стану жить в тюрьме, заявила она. Так что решетки снимают. Я вернулась в гостиную. Вынула из рюкзака карандаш, забралась на стремянку, на самый верх, и написала на потолке – в той его части, которую Нельсон еще не закрасил, но уже скоро закрасит, может быть, даже сегодня ночью. ВМНП. Спустившись вниз, я крикнула маме, что нам пора спать. Завтра утром из Виннипега прибывает грузовик с мамиными вещами, и нам надо будет следить за процессом и указывать грузчикам, куда что нести. Потом грузчики уйдут, а мы останемся здесь, в этом доме, и будем жить.

Мама носит на глазу повязку. Она сидит в комнате, полной пожилых людей. Каждый – с повязкой на одном глазу. Я пришла забрать ее домой. Пришла и попала на съезд старых пиратов. У всех повязки на левом глазу. Мы в приемном покое офтальмологического отделения медицинского центра Святого Иосифа в Торонто. Когда я вхожу, мама беседует с супружеской парой в одинаковых ветровках. Она видит меня, машет рукой, мол, иди к нам. Она объясняет, что врач, оперирующий катаракту, на одной неделе ведет операции только на левых глазах, а на следующей неделе – только на правых. Перед выпиской маме выдали шесть пузырьков глазных капель и подробные инструкции по их применению.

Следующие две недели мы с Норой по очереди закапываем их маме в глаз. Наши дни строятся по расписанию этих глазных процедур. Между разными каплями надо делать перерывы на несколько минут, чтобы лекарства успели впитаться. Чтобы скрасить время ожидания, мы с Норой играем безумным дуэтом на пианино. Иногда мы играем любимые мамины гимны вроде «Мы – дети Отца Небесного», но в ускоренном темпе, что всегда смешит маму. Нора может сыграть «Где-то над радугой» буквально за десять секунд, а «Сарабанду» Генделя – и того меньше.