Потом я извинилась, попробовала извиниться. Не зная, что говорить, я процитировала слова Гете из «Поэзии и правды: из моей жизни»
Вернувшись домой, я открыла бутылку текилы «Революсьон» и напилась в одиночестве. На этикетке нарисованы два скрещенных револьвера, стволами вверх – прямо в небо, где Бог. Я позвонила подруге и нашептала ей на автоответчик еще одно извинение. Я собиралась сказать, что, как мне кажется, ей хватило бы силы духа покончить с собой. Но я вовремя остановилась и на ходу переделала фразу. Мне кажется, тебе хватило бы силы духа стоять до конца.
Я позвонила Джули, но ее не было дома. Ее сынишка сказал, что она пошла в кино с Джадсоном, а с ним и сестрой сидит бабушка. Передай ей, пожалуйста, что я ее очень люблю, сказала я. И тебя тоже люблю. И твою сестренку. И бабушку. Я люблю вас всех.
19
Мама приехала в Торонто, и теперь мы живем в этом доме втроем: я сама, моя мама и моя дочь. Мама приехала пару недель назад и впервые увидела дом поздно вечером, в разгар жуткой грозы. Шел сильный дождь, ветер гнал крупные капли почти горизонтально, небо трещало лиловыми вспышками, молнии били в землю, как летящие ножи. Я припарковала машину на подъездной дорожке. Нора сидела на заднем сиденье с двумя подружками из школы. Мама выбралась из машины и попыталась открыть зонт, но ветер рвал его из рук и не давал развернуться. Мы наблюдали за ней из машины – как она борется с ветром, словно она была мимом, дающим уличное представление. В конце концов мама сдалась, чертыхнулась и подбросила зонт в воздух: пусть его забирает ветер. Зонт взвился вверх, будто «Челленджер», а затем полетел вниз, прямо в голову маме, но она увернулась, и он ударился о машину. Мы тоже вышли наружу и буквально за пару секунд промокли до нитки. Маме все-таки удалось схватить зонт. Она отнесла его ко рву рядом с дорожкой – мерзопакостному, ядовитому, забитому мусором рву, окружавшему заброшенный завод автомобильных запчастей – и зашвырнула его туда со словами: Что за дурацкий балаган?! Как бы подразумевая, что мы дураки, если думаем, будто сумеем укрыться от ярости атмосферных возмущений. Мы смеялись под грозовым ливнем, наблюдая, как бесполезный зонт тонет в иле. Я подумала, что когда-нибудь, но не сегодня, надо будет сказать маме, что мы выбрасываем мусор в синий контейнер, а не в клоаку на заднем дворе. Ах да, я забыла, что ты – ярая сторонница раздельного сбора мусора, скажет она. Ты же знаешь, что весь этот мусор свозят на одну свалку? Переработка отходов – это заговор правительства, чтобы граждане верили, будто они активно спасают Землю, а власть имущие могли и дальше заключать сделки с горнодобывающими компаниями и наживаться вовсю. Наконец мы вошли в дом и обнаружили там Нельсона, который докрашивал потолок в маминой комнате, балансируя на стремянке под грохот рэпа в наушниках, в клубах дурманного дыма от марихуаны.
Мама тщательно осмотрела весь дом: обстоятельно, неторопливо, с улыбкой. Капли дождя падали с кончика ее носа. Она смотрела, вздыхала, проводила рукой по перилам, по стенам, где-то кивала, где-то молча указывала пальцем, вспоминала какие-то подробности из своего детства, отступала назад и разглядывала ту или иную деталь, как шедевр в Лувре, и под конец сделала вывод, что у этого дома есть стиль, некий странный шарм, теплая атмосфера, и она уже видит, что мы будем здесь счастливы. Браво! – сказала она мне, и мы все, Нора, ее школьные подружки и даже Нельсон, который спустился со своей стремянки и присоединился к нашему туру по дому, рассмеялись и обнялись.