Все мои ничтожные печали

Эльфи отвернулась к окну. Ник занимается этим вопросом. Я уже говорила, что я не могу…

До гастролей еще три недели. Может быть…

Йоланди, а почему ты…

А я что? Я ничего.

В палату вошла медсестра, ненавидящая мобильные телефоны, и сказала: У меня две настоятельные просьбы. Во-первых, никаких телефонов на территории отделения. Я уже вам говорила. И во-вторых, никакой посторонней еды. Я заметила, что вы принесли ей сэндвич. Мы хотим, чтобы Эльфрида ходила в столовую, как все пациенты.

Мы с Эльфи молча уставились на нее.

Эльфрида, сказала медсестра. Дайте мне слово, что придете на ужин в столовую.

Ну… сказала Эльфи. Хорошо. В смысле я постараюсь. Но не могу обещать. Она рассмеялась.

Ясно, нахмурилась медсестра. Это что, бунт?

Нет, сказала Эльфи. Вовсе нет. Я просто…

Она просто шутит, сказала я.

Прекрасно, сказала медсестра. Мы любим шутки. Если человек шутит, значит, он идет на поправку, да?

Ни я, ни Эльфи не сказали ни слова. Мы не решались взглянуть друг на друга.

Если у вас есть силы шутить, значит, есть силы прийти на ужин, сказала медсестра. Так оно и работает, верно?

Эльфи замялась. Наверное…

Может быть, сказала я.

Я не знаю, сказала Эльфи. Я как-то не вижу связи между…

Да, сказала я. Ужин в столовой. Я выразительно посмотрела на Эльфи.

Именно, кивнула медсестра. Стало быть, никаких телефонов? Она обращалась ко мне. И никакой посторонней еды?

Договорились. Я подняла вверх два больших пальца и широко улыбнулась.

Медсестра ушла. Мы с Эльфи проводили ее воображаемой автоматной очередью, как делали в детстве, когда бургомистр приходил к нам домой, чтобы сообщить нашим родителям, какие мы с ней Иезавели. Мы прекратили огонь и переглянулись.

Помнишь, как ты спасла меня в спальне? – спросила я. Когда я застряла, голая, между кроватью и комодом?

Эльфи кивнула. Ты училась кувыркаться.

Помнишь, как мы катались на скейтах в подземном больничном тоннеле, и эти засранцы-мальчишки заперли меня в морге, и меня все искали почти шесть часов, но меня нашла ты? Я лежала, свернувшись калачиком на той штуке из нержавеющей стали, где делают вскрытия, помнишь?

Эльфи улыбнулась и сказала: Давай не будем вспоминать о прошлом.

Почему? Это хорошие воспоминания, Эльфи. Мне нравится вспоминать, как ты меня выручала.

Йоли, простонала Эльфи. Давай говорить о сегодняшнем дне. Расскажи мне еще что-нибудь о Торонто. У нее в глазах стояли слезы.

Я сказала, что пытаюсь свести свою татуировку. Когда-то мы с Дэном набили себе одинаковые рисунки на спинах. Их делал байкер, живший на северной окраине Виннипега. Сводить татуировку оказалось гораздо больнее, чем я себе представляла, но при сложившихся обстоятельствах я даже приветствовала эту боль. Считала ее искуплением. Байкер, набивший нам татуировки, состоял в банде «Воины Манитобы» и жил в доме со стальной входной дверью, которая не открывалась снаружи, только изнутри. Погоди, перебила меня Эльфи, а как же он сам входил в дом? Я пожала плечами. Не знаю.

Я сказала, что заплатила за татуировку всего двадцать долларов (плюс пакетик травы), а чтобы ее убрать, пришлось выложить тысячу долларов, причем ее будут сводить полтора года как минимум, понемножку за раз. Чтобы не повредить кожу. Я сказала, что лазерные «уколы» ощущаются как удары натянутой резинкой. По сто ударов за один сеанс. Я лежу под аппаратом в защитных очках. Потом обработанный участок мажут мазью с антибиотиком, лепят пластырь, выдают мне мятный леденец и велят два дня не мочить спину и не заниматься физическими упражнениями, и в течение недели, два раза в день, мазаться «Полиспорином» и менять пластырь. Я, конечно, не выполняю рекомендации.

Я развернулась на стуле и задрала рубашку, чтобы показать Эльфи свою побледневшую татуировку. Это был шут, старомодный арлекин. Если я ничего не забыла, то он означал, что мы с Дэном будем противостоять лицемерию и двуличию этого мира с помощью шуток и волшебства. Эльфи опять улыбнулась и закрыла глаза. Сказала, что это грустная история. Я сказала, что мне тоже грустно, но в то же время и радостно. Я продолжала рассказывать о Торонто, о детях, и каждый рассказ принимал у меня в голове облик циркового шатра. Я говорила о своей горестной личной жизни, об электронном письме от красавчика-адвоката Финбара, где он писал, что между нами все кончено, что я живу слишком неистово и беспокойно, у меня в семье все сумасшедшие и я сама чересчур эмоциональная. В общем, он умывает руки. Швыряет меня назад в реку, как рыбу, которую ловят исключительно ради забавы, а не для того, чтобы взять ее в дом.

А потом, совершенно внезапно, как извержение вулкана в Помпеях, Эльфи попросила меня отвезти ее в Швейцарию.

6

В стремительном, изломанном, резком характере жизни Мэри было нечто подобное дикому водопаду. Я стоял и смотрел, как этот бурный ревущий поток мчится по улицам Парижа, видимый только мне.