Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки

Я записала Марка к врачу в Литл-Роке. И когда повезла на первый прием, попросила взять с собой таблетки и объяснить, где он их взял. Думаю, врача больше поразило то, что у его нью-йоркского коллеги был доступ к этому препарату, чем то, что это лекарство помогает. Но как бы то ни было, я убедила его выписать азидотимидин еще одному из моих ребят – Оуэну, кроткому двадцатилетнему парню, который почти не выходил из дома. Он болел достаточно сильно, чтобы заслужить право на таблетки, но случай был не настолько запущенным, чтобы считать лекарство потраченным впустую.

Я отправилась с рецептом в ту аптеку Литл-Рока, которую мне посоветовал врач. И уже на входе подумала, что мне невероятно повезло: фармацевт оказался моим ровесником и производил очень приятное впечатление. Он был не прочь пофлиртовать, и я, отдав ему рецепт, буквально выбежала на улицу. Сказала, что работаю на доктора, что мне нужно спешить к пациентам, и на прощание бросила что-то вроде «Как сегодня распогодилось».

Прошло несколько дней, но мне так и не позвонили, поэтому я сама приехала узнать, все ли в порядке. На этот раз рядом с молодым фармацевтом стоял аптекарь постарше. Тот, что помоложе, что-то сказал своему коллеге. Я, улыбаясь, подошла к прилавку.

Молодой фармацевт ждал, когда я заговорю.

– Доброе утро, – сказала я.

– Я не могу отпустить вам это лекарство, – сказал мне мужчина. От прошлой милой улыбки не осталось и следа. Он оглянулся на фармацевта постарше, который с сердитым видом раскладывал на полке упаковки таблеток.

– Но вы все-таки забрали у меня рецепт и, думаю, сейчас отдадите мне лекарство, – сказала я, лучезарно улыбаясь.

– Я не могу…

– Нет, можете. Вы заказали таблетки. Я могу позвонить врачу, который выписал рецепт. Прямо сейчас. Ему это не понравится, но я все равно позвоню.

Мужчина покачал головой, пытаясь от меня отвязаться. Я наклонилась вперед и тихо сказала:

– Просто отдайте мне лекарство и возьмите деньги.

Фармацевт смотрел сквозь меня.

– Мэм, вы следующая?

Я обернулась: за мной стояла пожилая женщина, которую происходящее, кажется, очень смущало.

– Не могу найти глазные капли, – сказала она, опасливо глядя на меня, словно я собиралась оплатить покупки поддельным чеком.

Молодой фармацевт ухватился за возможность от меня отделаться:

– О, секундочку, я покажу вам, где они стоят.

Фармацевт постарше бросил на меня презрительный взгляд.

– Я знаю, от чего эти таблетки, – сказал он.

– Что ж, значит, вы не зря работаете в аптеке, и ваши знания могут быть полезны людям.

Он подошел ко мне:

– Я не верю в этот бред.

– Я тоже не верила в СПИД, но он вокруг нас.

Услышав, что я произнесла название болезни вслух, фармацевт поморщился:

– Я не верю в эту гейскую ерунду.

– Речь идет о человеческой жизни, – сказала я, пытаясь обойти острые углы. – Они тоже люди.

– Нет, – холодно ответил фармацевт. – Неправда.

Он положил пузырек в бумажный пакет и швырнул его на прилавок. Я поскорее убрала таблетки в сумку – пока он не передумал – и взяла ручку, чтобы расписаться.

– Ручку оставьте себе, – сказал фармацевт. – И больше никогда сюда не приходите.

Я положила ручку в сумку.

– Спасибо.

Со временем у меня набралась целая кофейная банка ручек, доставшихся мне от фармацевтов, которые любезно просили меня не возвращаться к ним в аптеку. Один из них достал большой золотистый баллон дезинфектора Lysol и распылил его прямо на меня, когда я выходила из аптеки. Я еле удержалась, чтобы не побежать, и содержимое баллона осело на моей коже и одежде. Дело было зимой, но, сев в машину, я открыла окна, чтобы выветрить запах антисептика. Я свернула на безлюдную улицу и расплакалась. А потом выехала на дорогу в поисках новой аптеки.

В 1987 году я помогала такому количеству ребят, что не успевала молиться за каждого из них. Сотрудники больниц и геи по-прежнему связывались со мной по телефону. Позвонил Джим и сказал, что Тим снова попал в больницу с легочной инфекцией. Его поместили в изолятор.

– Там всем заправляет одна медсестра…

– Да, я ее знаю, – сказала я. – Она в отделении за главную.

Эта женщина ни во что не ставила геев и, ничуть не сдерживаясь, демонстрировала им свое отношение. Оставалось только гадать, как она издевается над таким вольнолюбивым человеком, как Тим.

– Он очень подавлен, – сказал Джим и замолк.

– Я съезжу его подбодрить, – пообещала я.

По пути в больницу на меня накатывала злость, когда я начинала думать, как старшая медсестра унижает Тима. Многие медсестры перестали носить скафандры: наверное, они видели, что я захожу в палату без специального костюма и выхожу обратно живая и невредимая. Но только не эта. Я уверена, что и в изоляторе Тим оказался ее стараниями. Она грубо обращалась с пациентами и при мне, особенно когда я просиживала с больными так долго, что, видимо, в ее глазах начинала сливаться с обоями. От больных я знала, что она была в числе тех, кто нашептывал им: «Ты сам во всем виноват».