– Как кто? Да студент. Двумя курсами выше.
– Неужели? Покажете?
Книга, естественно, так же исчезла из моих рук, как и появилась. Студент… Значит, свой парень. Попрошу подарить… Потом, будто испугавшись собственной смелости: какой там парень! Большой поэт, а я… Пыталась вообразить будущую встречу, но для этого надо было представить его, и не только внешне. Вспоминалось почти античное: «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий… Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг журавли!..» – и рисовался статный облик уверенного в себе и в жизни человека. И рядом: «Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, / Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!» А уж это и совсем другое: «В минуты музыки печальной не говорите ни о чем…» Грустный, тихий человек? Тогда о ком же это: «Как под гибким телом Азамата, Подо мною взвился б аргамак!» И почти веселое: «Я забыл, как лошадь запрягают. И хочу ее позапрягать…», и в конце: «А потом втыкал бы важно вилку / Поросенку жареному в бок…»
Окончательно сбившись в догадках, решила положиться на волю судьбы. И вот – общежитие института. Кто-то из однокурсников показывает в коридоре: «Вон видишь, навстречу идет? Рубцов!» И оставляет одну. От неожиданности я встала. До сих пор помню, как вихрь противоречий охватил меня. «Как, вот этот – угрюмый, в серой, видавшей виды, одежде… почти без волос… непонятный какой-то – и есть Рубцов? Обманули, должно быть…»
Но бежать было некуда. Уже заметили меня его темные внимательные глаза, и чем ближе он подходил, тем больше я видела в нем поэта – того самого, и не могла сделать ни шага – уже от волнения. Будь что будет!
– Извините, Николай… Михайлович…
Он остановился.
– Я прочитала вашу «Звезду полей», в магазинах ее уже нет…
– А-а, – неожиданно улыбнулся, да так простодушно, открыто, что мне сразу стало легко. – Я не уверен, что у меня самого она еще есть. Разобрали, – и почти удивленно развел руками. И опять улыбнувшись: – Ну, я пойду…
– Конечно, – сказала я торопливо и растерянно: так быстро все произошло. Было и радостно, и чуть обидно.
Другой раз я увидела Николая в комнате товарищей курсом выше. Он сидел на кровати в сандалиях на босу ногу, в руках держал гитару. Но не пел, а только теребил струны да покачивал в такт ногой. И, кажется, никого не видел. Ребята не беспокоили его.
Надо ли говорить, что с тех пор я не пропускала ни одной публикации, рассказывая в Кирове, где тогда жила, встречным и поперечным о поэте Рубцове, наизусть читая его стихи? Иногда свои выступления по линии Бюро пропаганды полностью посвящала его творчеству, чувствуя себя счастливой оттого, что поэт становился близким и дорогим новым и новым читателям…
И вот январский морозный день. В зале периодики областной библиотеки имени Герцена всегда много народу, а вечером тем более. Открываю газету – и перед глазами чернеют скорбные строки о поэте. Не успеваю даже взять себя в руки – слезы застилают глаза, падают на газету. Встаю под недоуменными взглядами, отхожу к окну, долго смотрю на заснеженный город, заставляя себя успокоиться. А в сознании уже звучат короткие скупые строки:
2
Но, как известно, человек предполагает, а судьба диктует свое. И только через несколько лет удалось побывать там, где рос, учился и жил Николай Михайлович. Плыли мы по Сухоне на северо-восток. Оживали строки и целые стихи поэта. Несмотря на непогоду, гости из разных уголков страны не уходили внутрь в кубрики, молча причащались той неброской красоте, что так тонко и глубоко воспел Рубцов. А вечером звучали песни на его стихи (оказывается, их очень много), вспоминались страницы его биографии.
Подолгу в эти дни на капитанском мостике простаивал Василий Белов, глядя на пологие, тронутые скупым осенним солнцем берега. Ольга Фокина и Александр Романов рассказывали гостям о дружбе с Рубцовым, и каждый новый штрих был дорог и весом. Накапливали новый материал вологодские художники – те, что не только берегут память о поэте, но и прекрасно оформляют его книги. Небольшой теплоход не смог взять на борт всех желающих принять участие в мероприятиях, посвященных 50-летию поэта. Важнейшим из них было открытие памятника Николаю Рубцову в Тотьме скульптора Вячеслава Клыкова.