Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов

Сколько лет, сколько лет —
Все одно и то же:
Денег нет, женщин нет,
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Сколько лет старался, —
Мне б скопить капитал —
Ну а я спивался.

…Только – водка на троих,

Только – пика с червой, —
Комом – все блины мои,
А не только первый.

(«Сколько лет, сколько лет…»)

Хотя нельзя было не заметить уже тогда его талант. Тривиальный сюжет он умел подать ярко и остроумно: «Ах, чёрная икорочка», «Наводчица» и другие песни этой тематики. И уже тогда в каждой строчке чувствовалось желание о многом говорить по-своему…

И вот я в Москве, в театре на Таганке (каким-то чудом достала билет), а на сцене – Высоцкий в роли Хлопуши из есенинского «Пугачёва»… И, как кульминация, знаменитый монолог с финальными строками:

Проведите, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!

И через тридцать лет слышу эти слова – из глубин страстной и глубокой души, вижу Хлопушу-Высоцкого в разорванной от скитаний одежде, бросающегося в отчаянном порыве на туго натянутый канат, преграждающий путь к атаману… В тот день я поняла, какой ещё и громадный актёрский дар у этого человека. Потом уже видела и фильмы с его участием, но более сильного впечатления, чем от того театрального вечера, не припоминаю.

Параллельно стал раскрываться Высоцкий-бард – тот, каким его полюбили сотни, тысячи, а позднее и миллионы людей на всём громадном пространстве Советского Союза. И о чём бы он ни пел – о любви к Марине Влади, о бюрократах-чиновниках, о подвиге народа в войну – всё это исходило из самых глубин страсти и ума, на уровне обнажённых (и обожжённых жизнью самой!) нервов.

Вцепились они в высоту, как в своё.
Огонь минометный, шквальный…
А мы все лезли толпой на неё,
Как на буфет вокзальный.

И крики «ура» застывали во рту,

Когда мы пули глотали.
Семь раз занимали мы ту высоту —
Семь раз мы ее оставляли.

И снова в атаку не хочется всем,

Земля – как горелая каша…
В восьмой раз возьмем мы ее насовсем —
Свое возьмем, кровное, наше!

А может, ее стороной обойти, —

И что мы к ней прицепились?!
Но, видно, уж точно – все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.

(«Высота»)

За свои высоты, как и за успех у слушателей, он дорого платил: отчаянием перед всесильной чиновничьей машиной, не устающей вставлять палки в колёса и его творчества, и любимой Таганки; нервными срывами, драмами как в актёрской, так и в личной жизни. К слову сказать, и в Союз писателей его не хотели ни за что принимать, хотя втайне с удовольствием крутили его песни, которые без стихов, как правило, не бывают. Но могучий дух этого неказистого внешне человека воскрешал его снова, и миллионы людей слышали от него то, что хотели услышать, чем болели сами. И от души смеялись, когда смеялся он. Чего стоит только «Диалог у телевизора»:

Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Всё, Зин, обидеть норовишь.
Тут за день так накувыркаешься,
Придёшь домой – там ты сидишь!

И даже в не менее известной «Утренней гимнастике» столько доброго юмора и оптимизма! А ведь многие его до сих пор считают человеком более чем колючим. Хотя и этого было в нём с лихвой, когда давили на душу обстоятельства.

…Ну всё, – теперь, конечно, что-то будет.
Уже три года – в день по пять звонков.
Меня к себе зовут большие люди,
Чтоб я им пел «Охоту на волков».

(«Прошла пора вступлений и прелюдий»)

Думаю, вряд ли бы эти самые «большие люди» стали приглашать Высоцкого с такими песнями, как «А люди всё роптали и роптали», где явный намёк на социальную несправедливость в обществе, на то, что стало нормальным, когда вроде все равны, но некоторые, а их немало, «равнее других».