Все народы едино суть

Фёдор окаменел. Ему вдруг ясно стало, что слова тиуна не простая угроза, что не за одними лядами пришли монастырские, а хотят и впрямь навсегда покончить с Княтином.

— Мужики,— еле слышно выговорил Лисица,— мужики, что ж это?

Как перед порывом бури, перед могучим ударом грозы вдруг утихает всё — замирают листья деревьев, пригибается трава, застывает водная гладь, чтобы через миг взвихриться, забушевать, заклокотать, неистовствуя и гремя,— так притихла улочка.

И в этой зловещей тишине раздался, нарушая её, торопливый и испуганный голос тиуна, увидевшего, что Лисица поворачивается к нему:

— Вяжи Федьку!

Больше, чем слова, почти не дошедшие до сознания Лисицы, сказали ему звук голоса и невольное движение тиуна, подавшегося назад.

И Фёдор сделал то, что сказало ему сердце. Он уже не размышлял, не колебался. Он встал за свою жизнь, за жизнь Анисьи, сына и матери. Фёдор прыгнул к тиуну и с размаху, наотмашь хлестнул его кулаком в голову, закричал:

— Бей!

И гроза разразилась. Мужики, озверело рыча, кинулись на ратников. От неожиданности те не успевали вытаскивать оружие, замахнуться шестопёром. Пики и подавно не годились в схватке грудь на грудь.

Тегиляи, пестрые рубахи, сапоги и лапти — всё смешалось в один ревущий, клокочущий, медленно колыхавшийся на одном месте ком.

Сшибив тиуна, Фёдор бросился на ближнего ратника, схватился с ним, ловя руку, тянувшуюся к сабле, споткнулся, и оба покатились под ноги дерущимся.

Васька Немытый, дюжий, нескладный мужик с руками — плетями, ногами — колёсами, уцепившись за шестопёр чернявого монастырского, тянул оружие к себе, в кровь обдирая сильные пальцы.

Отца Антипа Кривого — трухлявого дедку — сковырнули в свалке, как опёнок. Он тихо упал и замер, странно вытянув тонкую шейку. На него ступили раз, другой, он не охнул.

Сам Антип, на вид такой же лядащий, как отец, но проворный, ловко уклонялся от ударов грузного ратника, а сам всё подскакивал и сильно, тычком бил монастырского по зубам. У ратника, державшего пику, оставалась свободной только одна рука, драться ему было трудно, изо рта уже текла кровь. Рассвирепев, ратник отшвырнул наконец пику и так хватил Антипа по здоровому глазу, что тот мигом ослеп и взвыл… Бились крепко, ярея от боли. Плотно сжимали хрустящее горло врага, прокусывали душащие руки, пинали ногами, задыхались от ненависти.

Дерущихся было вровень. Однако мало-помалу верх стали брать монастырские. Видя, что дело принимает плохой оборот, кое-кто из них успел всё-таки выхватить нож или саблю, и теперь мужикам пришлось туго. Истошно закричав, повалился на колени, сжимая разрубленную голову, нескладный Васька Немытый.

Охнув, отбежал в сторону и рухнул на траву, держась за проткнутый бок, Фрол Исаев.

Фёдор еле увернулся от сабельного удара, но ему подставили ногу, и он упал, успев заметить, как опять взвилась над ним губительная сталь.

Марфа, мать Фёдора, прибежала к колодцу вместе со всеми бабами и с самого начала жалась, как все, к избе Антипа, утешая проснувшегося и ревущего Ванятку, загораживая и успокаивая плачущую Анисью.

Всё дрожало в старухе. Глаза, остекленев, искали в куче дерущихся розовую рубаху Фёдора.

— Сынок, сынок…— шептала она.

Когда же монастырские насели, а на Фёдора замахнулись саблей, когда она увидела кровь, в ней поднялось что-то властное, горячее и, сунув Ванятку обомлевшей Анисье, она выдернула кол из Архиповой изгороди, выпрямилась и пошла на дерущихся, неуклюже, вразвалку ступая больными ногами, похожая на разъярённую медведицу, спасающую своих сосунков.

— Бей, бабы, бей их! — услышала Анисья и не сразу поняла, что это голос свекрови, так звонок и силён был он.

Словно кто толкнул в спину княтинских баб, потерянно жавшихся к плетню. С криком, со всхлипами, хватая всё, что подвернулось под руку, бросились они на монастырских.

Марфа подоспела вовремя. Ратник не смог ударить второй раз. Собрав все силы, она встала перед ворогом и молча, гневно глядя в его заметавшиеся глаза, ударила колом… Монастырские дрогнули. Кто-то из них метнулся к коню, но едва сунул ногу в стремя, как десяток рук опрокинули его, и испуганный конь, визжа, помчался прочь, волоча за собой сбитого ратника. Кто-то из них кружил вокруг колодезного сруба, спасаясь от разъярённой жены Васьки Немытого, завладевшей шестопёром. Кто-то пополз прочь, вопя о милости…

И вдруг раздался высокий, тревожный мальчишеский голос:

— Ещё едут!

Голос этот услышали все. Мужики словно оцепенели, а монастырские ободрились. Из лугов, погоняя коней, скакали люди. Нет, это не княтинцам шла подмога. То скакали монастырские, отряженные ловить крестьянских коней и теперь спешившие на крики…

Заслоняя Фёдора, Марфа взмолилась:

— Беги!

Монастырский ратник ударил её в лицо, старуха осела. И в тот же миг Фёдор опять ринулся вперёд, вырвал у обидчика ослоп, взмахнул им. Ратник ткнулся Лисице в ноги.

— Земли захотели?! Земли?! — обезумев, кричал Лисица.— Ешьте её! Ешьте!