Глаза старой монахини сверкают. Трудно сказать, какие она сейчас испытывает чувства, потому что они всегда немного влажные. Какое-то время мы молча глядим друг на друга. Чем дольше я всматриваюсь в ее глубокие глаза, тем отчетливее замечаю проблеск чего-то. Бледно-белый проблеск, который может быть тенью, призраком или катарактой.
Наконец она медленно заговаривает:
– Откуда тебе известно про Харри?
Правду я ответить не могу, если не собираюсь признаваться в том, что рылась в содержимом ее коробок в машине.
– Я делаю проект, – придумываю я на ходу. – О легализации разводов. Я подумала, что было бы интересно спросить ее мнение по этому поводу.
– Харри написала сочинение, – более мягким тоном вспоминает сестра. – Ее даже послали в Америку, чтобы она прочитала его там.
– Да-да, – соглашаюсь я. – Я слышала об этом. Может, вы могли бы найти это сочинение? Или дать ее номер телефона?
Сестра хмурится в замешательстве, как будто ей попалась сгнившая виноградина.
– Нет, – отвечает она и смотрит на меня так, как будто бы увидела впервые в жизни. – Харриет больше нет с нами.
– Да, я знаю, что она давно закончила школу, но…
Сестра Ассумпта снова трясет головой.
– Она умерла.
Молчание.
–
– Умерла, – повторяет она дрогнувшим голосом. – И этот грубиян – неотесанный болван, ее отец – даже не явился на церемонию прощания. Мать пришла с синяками под глазами. А ее младшая сестренка, Фионуалла Эванс, все глаза себе выплакала. Я уверяю вас. Уверяю.
Она тяжело вздыхает и закрывает глаза.
– Только и он долго не прожил. Скончался через две недели. Упал пьяным в реку, и поминай как звали.
Я уверена, что сестра Ассумпта вот-вот заплачет, и размышляю, не обнять ли ее.
Она роется правой рукой в кармане и тянет за что-то. Пальцы ее теребят ткань изнутри. Глаза ее до сих пор закрыты, и она начинает тихо бормотать что-то себе под нос.
Я вижу в ее руке связку бусинок. Четки. Розарий.
– Сестра?
Но она не слышит меня, а просто перебирает пальцами бусины, повторяя декаду розария. Может, это знак мне уйти? Но я понимаю, что второго такого случая мне не представится. Как часто можно застать сестру Ассумпту одну, когда вокруг никого нет?
Поэтому я просто жду.
Она открывает глаза. Нужно действовать как можно осторожней. Сестра Ассумпта не из тех, кому задают прямые вопросы.
– Вы молитесь за нее, сестра?
– Да, – медленно кивает она. – Пытаюсь.
И после долгого вздоха добавляет:
– Не знаю даже, будет ли от этого какая-то польза.
– Почему?
– Такие, как Харриет, обычно не попадают к Господу.
– Что вы хотите этим сказать, сестра?
– Они не попадают к Господу, – повторяет она. – Поэтому я молюсь. Молюсь за Харри. Молюсь, чтобы она попала к Нему.
– К кому? – машинально спрашиваю я и едва не ударяю себя по лбу. К Богу. К кому же еще.
Сестра Ассумпта отворачивается от меня – либо ей надоел наш разговор, либо она расстроилась – и кладет руку на ручку двери в свой кабинет.
– Думаю, Он простит ее, – заключает она. – Я знаю, Бог прощает.
И она ковыляющей походкой возвращается в свой кабинет с лимонными стенами и закрывает дверь.
Я бреду к автобусу и сажусь на тот, что отъезжает в 17.15, надеясь, что в нем не будет Ро. Мне нужно обдумать все самостоятельно, без того, чтобы еще и думать, как подавать эту информацию ему. В наших отношениях много недосказанного. Я рада, что мы друзья, но когда мы остаемся наедине, меня охватывает чувство неловкости. Мы теперь «шайка Скуби-Ду», и я все равно что Вельма по отношению к Фионе-Дафне.
Я сжимаю в кулаке ключи. На меня обрушивается волна тошноты. Неужели сестра Ассумпта имела в виду ведьм? Медиумов?
И тех, и других?
Вместе?
Может, мне тоже заказан путь на небо за то, что я занимаюсь колдовством, или это просто преисполненные подозрительностью разглагольствования глубоко религиозной старушки?
Я снова просматриваю газетные вырезки про Харри, чувствуя себя немного виноватой за то, что украла их. Я скопирую их на сканере отца и верну на место. Я начинаю записывать все, что мне известно, в блокнот, пытаясь разложить сведения в голове по полочкам. Я не хочу рисковать и забыть что-то из рассказанного мне сестрой Ассумптой. При этом я составляю диаграмму, вроде тех, что печатают на задней странице обложки журналов.
Харриет активно поддерживала легализацию разводов, и в первую очередь потому, что ее отец избивал ее мать. Она отправилась в Америку, купила («
Жизнь за жизнь: непосредственная черная магия, не так ли? Отдать что-то большое, чтобы получить что-то большое.