Все не случайно

На следующий год, вернувшись из отпуска, мы обнаружили свежий ремонт и увидели, что на месте квартиры Коонен появились новые гримерные комнаты. Стало быть, мемориальный музей решили не делать. Театр тогда находился в плачевном состоянии: зал не заполнялся, и актеры грустно шутили, что, пожалуй, мемориальный музей собирал бы больше денег, чем спектакли. Часть вещей из квартиры забрала Сухотская, часть отправилась в Бахрушинский музей, и молодые актеры чувствуют себя чудесно в прекрасных новых гримерных, а я, пересекая рубеж и входя в пространство бывшей квартиры Коонен, вижу перед собой тени смеющегося Яниковского и улыбающейся Коонен, слышу тихие счастливые голоса и незнакомую музыку… Я вижу и Марию Сергеевну, прикрывающую нос варежкой, и нас, молодых, толкущихся у двери с цветами.

Начало пути

Я знакомилась с театром, в котором Борис Иванович Равенских был абсолютным диктатором, все здесь подчинялось его воле, коллектив боялся его смертельно и так же смертельно обожал и ненавидел.

Я начала изучать репертуар и пришла в ужас. Мне не нравился ни один спектакль, ни один актер. Неблизким казалось решительно все. Происходящее на сцене, по моим меркам, было несовременно, напыщенно и на котурнах. Ну и еще Равенских славился своими масштабными спектаклями на деревенскую тему. Я не очень понимала, что смогу в этом театре играть… Интересно, что молодежь в театре состояла в основном из выпускников школы-студии МХАТ, до моего прихода здесь даже отработал два года Володя Высоцкий.

Лишь одна мысль примиряла меня с действительностью, что долго я здесь не задержусь. И еще работа с Оскаром Ремезом, который приглядел меня для пьесы под названием «Догоняю свой автобус», давала надежду, что наши репетиции выльются в нечто интересное, выбивающееся из общего стиля.

Оскар Яковлевич Ремез служил режиссером, преподавал в ГИТИСе, ходил смотреть студенческие работы во все театральные институты и на дипломном спектакле «До свидания, мальчики» приметил меня, хотя я играла совсем небольшую роль Жени.

Как-то мы разговорились с Ремезом после одной из репетиций и вышли на тему других моих дипломных работ. Я сказала, что играла Зинаиду в «Дядюшкином сне», а Ремез посмотрел на меня с ужасом и произнес: «Это были вы?..» Зинаиду я играла плохо и сама чувствовала это. Спектакль ставил мой любимый педагог Владимир Николаевич Богомолов, мыслил он масштабно и советовал мне для лучшего понимания образа держать в голове мысль, что в финале «это не Зинаида, ваша героиня, кается, а это вся Россия кается!» Взвалить вину всей России на наши с Зинаидой хрупкие плечи у меня не получалось, ноша была неподъемной, но любовь и вера в Богомолова – нерушимой, и я, каясь, пыжилась и выла на сцене «за всю Россию».

Несмотря на похвалу педагога, чувствовала я себя неуютно. Богомолов нас вообще не ругал, ко многим вещам относился легко, давал материал актеру на откуп или на вырост и, возможно, считал, что со временем я сумею превратить вой в трагедию. Но жизнь дипломных спектаклей, увы, коротка, времени «на вырост» мне не хватило, и по ошарашенному взгляду Ремеза я поняла, насколько неубедительно выглядел мой вой.

Жизнь в театре оказалась непростой. Когда меня представляли труппе, я от стеснения не встала с места, не поклонилась, осталась сидеть с гордо поднятой головой, так что коллеги могли подумать, будто к ним пришла работать английская принцесса. Впрочем, это не имело никакого значения: ко мне заранее отнеслись с безразличием, потому что каждый год в труппу брали какую-нибудь девочку, и руководство даже давало ей главную роль, и она даже начинала репетировать, но незадолго до премьеры девочку отстраняли, а репетировать начинала «муза» и возлюбленная Бориса Равенских, она же, естественно, и играла премьеру. Девочку же потихоньку убирали из театра, либо она уходила сама, либо оставалась, играя в массовке или незначительные роли. Процесс этот был настолько отлажен, что на появление очередной «девочки» – меня – просто не обратили внимания.

«Муза» была из ГИТИСа – плотного телосложения молодая женщина с хорошим голосом и дикцией, прекрасно двигающаяся и лихо отбивающая чечетку. Крепкая, профессиональная актриса, отлично подходящая на роли бойких девушек «из народа». Председатель колхоза, комсомольский вожак, шолоховские героини – то, что она могла играть. Интеллигентность и утонченность были ей противопоказаны, но она так не считала и, что еще хуже, так не считал влюбленный в нее Равенских. И потому она играла все, и ее ненавидели все молодые актрисы.

У Равенских была жена, актриса Малого театра, которая очень страдала от этого романа. Была у него и дочь, но это ему тоже никак не мешало: роман цвел пышным цветом и превращался в театр одной актрисы.