Все не случайно

Я играла много классики, и, чтобы украсить наряды моих героинь, художники не раз обращались к таировской коллекции. В моих костюмах возникали «вставки» из театральной одежды Коонен, а еще мне достались целиком два ее наряда, перекроенные под мой размер. В одном из спектаклей я даже играла в «Аличкиных» ботиночках со шнуровкой и на венском каблучке, приобретенных ею самой в самом Париже.

Мария Сергеевна и Торстенсен знали каждый костюм своей Алички, могли рассказать историю каждой «вставки», докладывали, из какого спектакля, какой сцены унаследованное мной платье. Они беззаветно любили эти тряпочки, любили и меня в них: я даже думаю, что меня они любили во многом за эту самую связь с прошлым, приобретавшим на их глазах новую жизнь.

Сегодня в фойе театра на втором этаже стоит застекленная витрина, на которой указано, что в ней экспонируются три костюма Алисы Коонен. Это не совсем правда. Из костюмов Коонен, действительно нетронутых ее костюмов, осталось, пожалуй, только платье-«огонь». Остальные перешивались и еще несли службу в театре. Так, в белом кружевном я десять лет играла Райну в спектакле «Шоколадный солдатик». Платье перешивали на меня из костюма Коонен, и я относилась к нему с особой любовью. Райна была моей первой ролью, и то, что платье выставлено на всеобщее обозрение, наполняет меня радостью и счастливыми воспоминаниями. Моим оно стало потом, а первой обладательницей этих уникальных кружев, конечно, была сама Алиса Коонен.

Если у нас готовился какой-нибудь костюмный спектакль, театр давал объявление в газету, что ему требуются подлинные старинные вещи, и к нам приходили старушки, предлагая расшитые бисером дамские сумки, костяные гребни, веера, длинные лайковые перчатки, кружевные митенки, настоящие корсеты с косточками из китового уса, а еще кисейные шали, кружевные палантины и маленькие шляпки, украшенные причудливыми птичьими перьями. Иногда я просила показать, что приобрел театр, и мне позволяли подержать в руках купленные у старушек вещи.

Я любила старину, мне казалось, что я по-особенному ее чувствую и даже могу увидеть прошлое, которое скрывается за этими много лет невостребованными вещами. За каждой существовала подлинная жизнь, а не выдуманная автором пьесы, в которой придется отныне служить реквизитом. И вот эту первородную жизнь мне и хотелось подержать в руках, чтобы услышать отзвуки ушедшей эпохи. И благодаря актерской фантазии, мне это порой удавалось. Потом, когда вещь попадала ко мне на сцену в качестве реквизита или детали костюма, она теряла свои прежние тайны и жила новой жизнью моей героини.

Мария Сергеевна не раз рассказывала обо мне Коонен, и однажды Алиса Георгиевна позволила привести меня к ней для знакомства. Это была редкая возможность и большая честь, но испугалась я ужасно. Испугалась потому, что совсем не знала жизни таировского театра, дорогого сердцу Коонен. Не знала ни знаменитых спектаклей, ни разговоров вокруг них, не знала славы, не знала, по сути, ничего… Я понимала, что мне будет стыдно и неуютно при встрече с Коонен: я даже не знала, о чем могла бы ее спросить. У меня возникло ощущение, что меня приглашают на аудиенцию к королеве, а я не осведомлена об элементарных правилах этикета. И как мне себя вести? Рассказывать о себе? С чего вдруг? Кто я такая? Словом, я ужасно струсила… и с благодарностью от предложения отказалась.

Когда вышли воспоминания Коонен, через Марию Сергеевну я попросила Алису Георгиевну подписать книгу, и теперь у меня есть ее автограф!.. Жалею ли, что не познакомилась с ней тогда? Конечно, конечно, жалею! Однако противоречивое чувство не покинуло меня до сей поры. С одной стороны, мне жаль, что наша встреча не состоялась. Став взрослее, я перестала стесняться, что чего-то не знаю, и тем более уже не стеснялась сказать об этом вслух. Будучи человеком воспитанным, я бы наверняка нашла темы для беседы, а уж Алиса Георгиевна – тем более. И живое общение с человеком, даже воспоминание о живом общении, – это вещь необычайно ценная. Но с другой стороны… Мне по-прежнему кажется, что абсолютное неведение молодого поколения о том, чему Коонен отдала жизнь, ранило бы ее в самое сердце.

Сейчас я преподаю во ВГИКе, и молодые ребята, которые приходят поступать к нам на курс, порой не знают о нас с Владимиром Меньшовым почти ничего. У них свои идеалы и герои. Я отношусь к этому трезво и с пониманием. Но я по-прежнему служу в театре, в мой театр можно прийти и увидеть меня на сцене, а театр Коонен умер и, казалось, забыт навсегда. Это невыносимая боль. Я от расставания с некоторыми ролями, когда заканчивала их играть, испытывала почти физическую боль, как будто расставалась навсегда с дорогим человеком. А Коонен…