Например, в спектакле «История одной лестницы» по пьесе испанского драматурга А. Вальехо зрителю представлена жизнь обитателей лестничной клетки. Жизнь протяженная, у моей героини – три возраста: сначала юная девушка, почти подросток с косичками, в белом беретике и в красном платьице с белым воротничком; потом молодая женщина, подрабатывающая проституцией, ярко накрашенная, в броском, сверкающем блестками наряде; и, наконец, пьющая пожилая нищая бомжиха. Я очень люблю такие роли: жизнь подобных героинь интересно придумывать и точными штрихами делать их узнаваемыми для зрителя. А точные штрихи – это не только поведение, но еще и внешний вид. И вот с первыми двумя возрастами справиться было нетрудно, а с бомжихой мучились долго. Художница по костюмам сбилась с ног, представляя режиссеру Еремину мой третий костюм. Надевала на меня необъятные мужские пальто и мятые шляпы, но Еремин, глядя на это из зала, недовольно кричал: «Нет и нет, ну что вы мне показываете? У вас получается какая-то Марлен Дитрих». И тогда я решила сама порыться в старых вещах костюмерного цеха. Я подумала, что не стоит искать вещи больших размеров: наоборот, могут сгодиться маленькие. Я нашла в прошлом зеленый, а теперь выгоревший детский плащик, который был мне мал, детские же чулки в резиночку, которые я перекрутила на ногах и один спустила пониже, старые боты и вытертый, без определенного цвета – не то серый, не то беж – беретик. Все это я на себя надела и для полноты картины нарисовала под глазом синяк, а зубы замазала коричневым гримом, как будто их нет. И в таком виде я предстала на сцене перед Ереминым. Юрий Иванович сначала меня не узнал, потом бросился ко мне на сцену, начал меня обнимать и приговаривать: «Ну вот же, вот! Это именно то, что нужно!» Он был так искренне счастлив! Пожалуй, таким счастливым я его никогда не видела. Вместе с ним счастливы были все остальные – и, разумеется, художница по костюмам, и все актеры, стоящие на сцене, и, конечно, я. Ура! Костюм найден! От полноты чувств Еремин снова обнял меня и сказал: «Дорогая моя Вера Валентиновна, теперь я знаю, какие роли вам предлагать!» Все стоящие на сцене грохнули смехом, а я, поперхнувшись, призадумалась: не перестаралась ли я?
Режиссеры в жизни актера
Театральный коллектив – это общество разнородное и зачастую разобщенное. Оно состоит из людей разных возрастов, дарований и разного уровня воспитания и образования. Но любопытная вещь – как только в театр приходит новый режиссер, случается чудо: это стихийное, разношерстное общество вдруг становится единым организмом. На первых же встречах с новым режиссером организм очень тонко считывает его возможности как руководителя и его творческую потенцию. Не зря про некоторых режиссеров говорят: мол, «не прошел в коллективе», «не прижился». Какие неведомые силы движут в этот момент коллективом – бог весть, но они превращают разобщенных людей в единое целое, и это целое четко определяет, насколько новый режиссер ему подходит. Именно ему, целому, а значит, театру. Если да, то его принимают все как один, причем сразу и с полным доверием, но вот если нет – коллектив
Мне так и не удалось понять, по каким законам это работает. Бывает так, что в одном коллективе режиссера «съели», но когда «съеденный» приходит в другой коллектив, то прекрасно со всеми находит творческий язык. И случается такое даже с именитыми. Так, например, Анатолия Эфроса, уникального режиссера, покорившего сердца и актеров, и зрителей, и критики «съели» в любимовской Таганке. Могу сказать, впрочем, что причины для «съедения» чаще всего существуют, и они далеко не всегда «личного характера», но и объяснить их словами тоже невозможно. Однако уж если актеры почуяли интересную личность, подходящую их коллективу, то безграничная любовь к этому человеку обеспечена.
Важнейшая часть актерской работы – так называемый «разбор» пьесы с режиссером. Происходит это очень по-разному, и вот один из примеров, дающий представление о процессе. Летом 2019 года Чеховский фестиваль пригласил в Москву любимца московской публики, режиссера Робера Лепажа со спектаклем «Семь притоков реки Ота». В общей сложности спектакль, с двумя антрактами по 20 минут и одним в 40, идет девять часов. Но смотрится он на одном дыхании – во всяком случае, так было для меня. Декорации меняются мало, так что антракты устраиваются не для перестановок, а чтобы зрители могли размяться, а актеры отдохнуть. Кажется, спектакль показывали два дня подряд, а это – очень большая нагрузка на актеров. В основе спектакля размышления о том, как странно и причудливо порой переплетаются людские судьбы, которые, казалось бы, переплестись никоим образом не должны.