После показов в свободный день устроили пресс-конференцию с Лепажем. Я на нее не попала, смотрела в интернете, и она меня чрезвычайно увлекла: и широтой взглядов режиссера, и способом его взаимодействия с актерами, и особенно работой с материалом, из которого рождаются спектакли. Лепаж попытался рассказать о своем методе работы. Во-первых, он предпочитает не брать в разработку готовую пьесу, а родить ее. Свою идею-зародыш он вначале старается вообразить, именно вообразить, потом с группой единомышленников довообразить вместе пока еще неясные очертания идеи, а после, опять же сообща, эту воображенную идею развить и придумать сюжетные ходы, повороты и реплики персонажей. Если Лепажу приходится иметь дело с готовой пьесой, а не им самим придуманной, он тоже работает тщательно и долго. Точно так же, с группой участников, которых Лепаж выбрал на роли, они вначале разбирают пьесу, как он сказал, «до винтиков», а потом собирают ее обратно, наполнив своим смыслом, добытым упорным внедрением в материал. Лепаж стремится постичь смыслы по формуле Пастернака: дойти
Мне это понятно и близко. И такой разбор, и такой метод работы с актерами. И людям, сидящим в зале, легко воспринимать текст, ставший для актеров своим, личным, и служит он единственной цели – выявить суть, которая часто рождается в муках!
А почему в муках? Разве творчество не может быть воздушным и легким – причем сразу? По воспоминаниям современников, гений Моцарт творил именно так… Но на то он и гений.
А по моему опыту, творчество часто сопряжено с длительным, мучительно радостным трудом.
Иногда спектакль случается совсем без участия режиссера в разборе. Однажды мне пришлось работать над спектаклем примерно таким же способом, как Робер Лепаж, вне всяких ограничительных рамок. Это была антреприза, и на предварительном этапе ее участники увлеченно творили сообща: обсуждали характеры и поступки персонажей пьесы. Никто не стеснялся ни режиссера, который поначалу существовал, ни заслуженных актеров – все в равных условиях. Про характеры договорились, но неожиданно столкнулись с неразрешимой моральной проблемой: в первом приближении церковно-христианской, но на самом деле общечеловеческой. Пьеса была переводная, комедийная, и в финальном сюжетном повороте выяснялось, что молодые люди, полюбившие друг друга, – брат и сестра. Жизнь, конечно, весьма многообразна, всякое может случиться… Но в пьесе обозначен совершенно счастливый финал. Этот счастливый финал и радость героев в такой ситуации поставили нас в тупик. Мы всячески старались обойти эту щекотливую тему… и не смогли. Разобрали пьесу «на винтики» по Лепажу, собрали ее снова и… не придя ни к чему, разошлись. Актеры поняли, что проблема неразрешима, а скользкая тема – камень преткновения для нас. Режиссер полагал, что выход как-то найти можно. Как? Какой? Мы оставили эту пьесу и решили подыскать себе другую, а мысли о ней нас не покидали: очень уж много сил было затрачено. И тогда мы собрались снова – только актеры, уже без режиссера. И поняли, что счастливый финал в нашем случае невозможен, что для нашего менталитета подобный сюжет не комедия, а трагедия. Это история о разрушенной любви и разбитых судьбах: герои, по нашим понятиям, не могут стать мужем и женой, у них нет будущего. Это понимание подвигло нас на самовольную кардинальную переделку финала. Что-то пришлось изменить в этой связи и в первом акте. Когда почти все было готово, пригласили посмотреть, что у нас получилось, другого режиссера – чтобы взгляд на наше самостоятельное творчество оказался незамутненным и свежим. И все сложилось! Режиссер кое-что подкорректировал, в афише мы написали: спектакль по мотивам пьесы такого-то автора. В результате получилась очень достойная работа: каждое слово у каждого актера было действительно выстрадано. И зрители с благодарностью откликнулись на глубокое погружение в обстоятельства жизни наших героев: ведь от антрепризных спектаклей такого обычно не ждут. Мы выслушали немало искренних похвал и бурных, сердечных аплодисментов. В общей сложности, учитывая перерывы, мы готовили этот спектакль девять месяцев – вынашивали, как ребенка.