Да, совершенно верно. В игре есть правила, без правил не будет игры. Потому что игра – это, грубо говоря, всегда создание новой реальности. При том, что физически старую (повседневную) реальность никто не отменял.
Чтобы отличить одно от другого, нужно выстроить между ними границы. Правила игры – это границы и есть.
В обычной жизни не нужно бросать кубик прежде, чем мы выйдем из дома. Не нужно брать наугад несколько разноцветных картонок, чтобы выяснить, богаты мы сегодня или бедны. И так далее.
В новой реальности свои законы, и правила оговаривают их.
Эти правила новой реальности избыточны. То есть, грубо говоря, для выживания они нам не нужны.
Правила игры нужны только для создания и поддержания в устойчивом виде пространства самой игры – новой реальности.
Это на самом деле очень красивый момент: когда человек сам, своей волей выбирает играть в игру и соблюдать ее правила, не нужные ни для чего «полезного», а только для самого факта существования игры, с единственной (священной) мотивацией: «мне интересно», он настолько отчетливо выходит за пределы повседневной биологической необходимости, что становится немного больше, чем «просто-человеком».
А становиться немного больше – ровно то, для чего каждый из нас рожден.
Жизнь – это процесс роста. Если мы не становимся все больше и больше, значит это какая-то не совсем жизнь. Зомби-апокалипсис – это совсем не так весело, как в кино. Это довольно скучно. Зомби-апокалипсис – это повседневная стагнация в рамках прагматических необходимостей. Но одно режиссерами кинофильмов точно подмечено: утробный вой «мозги, мозги». Ум, и правда, довольно плохо реагирует на длительное отсутствие в жизни игры. Ему это не на пользу.
Мне кажется, способность к игре и способность к мышлению – это одна и та же способность. То есть в их основе лежит один и тот же механизм.
Современная психолингвистика вообще утверждает, что мышление человека сделало гигантский скачок с того момента, когда человек научился не только говорить, но и врать. То есть излагать внятно то, чего не было. Вещь абсолютно необходимая для конструирования миров вообще и игры в частности.
В сборниках, о которых мы говорим, очень много про игру. И в том числе литературную, по правилам постмодернизма. Берем заведомо драгоценный набор и раскладываем его иным – действительно иным – манером, прежде всего нарушая причинно-следственные связи и снова их восстанавливая, но уже совершенно иначе.
Можно сказать, что это поиск новых ассоциативных цепочек – на месте упраздненных старых. Можно это сказать об игре?
Ну например, да.
И поиск новых, и утрата старых.
В этом смысле, игры могут быть очень, как сейчас говорят, терапевтичны: помогают разрушить старые сковывающие на разных уровнях цепочки ассоциаций и заменить их новыми. Поэтому без создания новых точно не обойдешься. Нельзя старое, как бы оно ни мешало, заменить ничем, пустотой.