Все о моем дедушке

Вышел маленький скандал, в пару к большому скандалу вокруг дедушки. Мой, конечно, оказался не настолько значительным, но скандал всё-таки был. Только меня, в отличие от деда, провозгласили не виновником, а жертвой. Марта тогда на уроке так перепугалась, что выставила весь класс за дверь (Клара, Лео и Начо обернулись, задетые, встревоженные, и посмотрели на меня как на чужого человека) и попросила сходить за директором.

Когда мы с ней остались одни, она стала меня успокаивать, будто дикого зверя, повторяя шепотом:

— Тихо, тихо… Всё хорошо… Тихо…

Она продолжала ласково нашептывать, пока меня не отпустило. Только тогда она решилась до меня дотронуться. Погладила по голове, по затылку, по щекам, даже чмокнула в макушку, потом подала руку и помогла подняться, а я всё всхлипывал, как хрипящий двигатель.

Директор пришел и стал расспрашивать о том, что случилось вчера в спортзале. Я без колебаний назвал тех четверых. Мне плевать было, что теперь меня будут считать стукачом. После видео, после того, как я оказался замешан в дедовы махинации, после шоу на уроке истории ниже падать было уже некуда.

Я хотел показать им ролик, но его уже не было на «Ютубе» — только уведомление, что видео удалено. Должно быть, те четверо испугались. А может быть, журналист попросил не светить эксклюзивный материал. Причина меня не волновала. Пусть сами выясняют — учителя, или отец, или дедушка. А я от всего абстрагировался. Моих родителей в срочном порядке вызвали в школу, и отец с матерью заставили снова всё им пересказать в подробностях. А я, сам не знаю почему, в конце концов показал им анонимные сообщения у себя на телефоне; показал мишень с моим лицом и лицом дедушки, которую мне подложили в ящик стола; рассказал, какими жестокими шутками меня донимали и как я считал нужным с ними мириться; о том, как меня «случайно» толкали или игнорировали, будто невидимку… Я хотел, чтобы они поняли: это не вчера началось, я уже привычный, так что не надо устраивать драму — до этого у меня всё было под контролем и я спокойно жил. Ну да, я на уроке сорвался, но ведь я уже взял себя в руки и успокоился.

Драму всё-таки устроили. Родители пригрозили, что немедленно переведут меня в другую школу, а на гимназию подадут в суд, потому что никто не остановил травлю. Директор разволновался, долго извинялся и обещал сделать всё, чтобы такое больше никогда не повторялось. А потом убедил родителей отвести меня к психологу. Сказал, что у меня трудный период в жизни и что мне нужна помощь; даже посоветовал какого-то специалиста — и, чтобы уж окончательно изгнать призрак судебного иска, дал понять, что визиты к психологу оплатит школа.

Мне эта идея показалась кошмарной, и я наотрез отказался. Но меня никто не услышал, и все разошлись успокоенные. Кроме меня.

Тайна исчезающего видео скоро раскрылась. Дедушка привлек своих адвокатов и устроил так, чтобы ролик удалили. Вчера, после того как отвез меня домой, он кое-кого расспросил (похоже, у него еще остались друзья в СМИ) и узнал имя журналиста, который вынюхивал про меня у входа в школу. Тот рассказал ему про видео, и адвокаты глаз не сомкнули, пока не добились удаления ролика, — потому что я несовершеннолетний, меня снимали без моего согласия и всё такое.

Правда, они не смогли помешать публикации новостей о том, что дедушка открыл для внука кредитку на счет фонда. И хотя дедушкины адвокаты сообщали всем желающим и нежелающим, что всему виной прискорбная бухгалтерская ошибка, известие распространилось как лесной пожар.

В тот же день дедушка приехал со мной повидаться. Позвонил в домофон и попросил с ним прокатиться. Он ждал меня в своей маленькой машинке, с обычной усмешкой на лице.

— Кончилась наша лафа с Анхелем, мальчик мой. Хорошо еще, что у меня есть эта машина. Мне сейчас не к лицу тратиться на новую, побольше да получше.

Я уселся на переднее сиденье, не двинув ни одним мускулом на лице, ничего не сказав, — и мы всю дорогу так и не произнесли ни слова. Дед вел машину, я отстраненно смотрел вдаль. Наконец он привез меня в парк Кольсерола, к тропе Айгуэс[8], и там мы вышли и пошли пешком. Дед сказал, что в молодости приезжал сюда на «Монтессе», когда начинал скучать по тому легендарному африканскому трипу.

— Совсем не похоже на Африку, — выпалил я.

Дед меланхолично кивнул. А я, наоборот, поднял голову, и мы встретились глазами. Его взгляд пригвоздил меня к месту и повис между нами тяжелой якорной цепью.

— Сальва, я заслуживаю того, чтобы ты на меня сердился. Я вовсе не хотел, чтобы вся эта история как-то тебя задела, потому что ты мне дороже всех на свете. Я ведь говорил: я не мог поступать иначе, не то лишился бы своей должности. И я всё это делал ради фонда, ради его величия. Кроме того, мне надо было кое-кому помогать… но об этом я сейчас, а может быть, и вообще никогда не смогу рассказать — ни тебе, ни кому-то еще.

— Дедушка, пожалуйста… — взмолился я. Опять он завел эту старую песню.