Все о моем дедушке

Я мог бы ему поверить. Но я слишком злился. Он должен был меня предупредить, что карточку могут вдруг заблокировать из-за этой ошибки. Что мое имя фигурирует в документах фонда. Что какой-нибудь журналюга может заявиться к воротам моей школы и начать вынюхивать про меня и про дедушку, — потому что есть журналисты, которым плевать, что я несовершеннолетний и что ребятам и девчонкам, которых они расспрашивают, тоже нет восемнадцати и они не понимают, что я не выбирал, чьим внуком родиться. И что из-за дедовой неосторожности или наглости (это я потом разберусь) такой журналист раскопает как раз то, что ему надо, жирный вонючий материальчик.

— Я понимаю, напутали. Но теперь про меня в газетах напишут. Спасибо огромное. Пойду уроки делать.

Я вышел из машины, не закрыв дверь. Дедушка закричал вслед:

— Эй! Малой! Вернись! Черт, Сальва, не уходи вот так… Сальва!

Но он ничего не сделал. Не припарковался, не побежал за мной, не попытался меня остановить. И потом не позвонил. Вот и всё.

Дома я полчаса просидел за компьютером с открытым «Ютубом», каждую секунду обновляя страницу: выложили эти уроды видео или нет. Потом даже настроил оповещение, чтобы сразу узнать, когда мое имя появится в интернете.

Через двадцать минут ролик выложили. Они его обрезали так, что в кадре был я один и не было понятно, что это школьный спортзал. Свои голоса они тоже вырезали. Остался только кусок, где я признаюсь, что у меня была собственная кредитка, которую мне подарил дед, только она не имела никакого отношения к фонду. Потом шел текст: нет, карточка была оформлена на счет фонда, а я тратил деньги на личные нужды, потому что моя фамилия Каноседа и Виктор Каноседа — мой дед, так что я, получается, тоже грабил фонд, который мог бы направить эти средства на образование. Аккаунт был, конечно, свеженький («Сальвабезштанов»), и найти, кто его создал, наверное, не удалось бы (если бы кто-то стал искать).

Я не стал ни говорить родителям, ни мучить деда — просто выключил на компьютере вай-фай, отключил телефон и сел дописывать реферат про Даниэля Каноседу, чтобы наконец с ним разделаться.

Я печатал и печатал, не останавливаясь, невозмутимо и бесстрастно. Пришел отец и удивился, когда увидел, что я обложился книгами и теми самыми ксерокопиями, которые мне помогала делать Долли — предательница или (как я теперь начинал понимать) такая же жертва моего деда, как и я.

— В школе всё нормально?

Отец улыбнулся, растроганный непривычной картиной — сын в кои-то веки взялся за уроки. Значит, дед ему не звонил и про видео на «Ютубе» он ничего не знал.

— Мне завтра реферат сдавать. Но я уже почти закончил.

Мне оставалось дописать один раздел — по тем материалам, которые я откопал в книгах у дедушки дома. И надо было придумать к нему такое название, чтобы сразу цепляло. Я перебрал сколько-то вариантов и наконец отыскал подходящее: «Дерьмо всплывает». Я сам посмеялся своей находке и за десять минут закончил текст. После этого оставалось только доделать слайды для презентации — и через час реферат был готов.

Было уже больше девяти вечера, и я позволил себе заглянуть на «Ютуб». Видео не набрало и пятнадцати просмотров — наверняка это они сами его и пересматривали.

Ужин прошел спокойно, мы с отцом даже не ругались. Мне не хотелось ему рассказывать, что в нашей жизни вот-вот взорвется новая бомба и что на «Ютубе» уже пошел обратный отсчет. Отец видел, как я прилежно делал уроки, и радовался, что хоть один день я не бил баклуши.

Ему было нелегко, а я впервые понимал, что он чувствует. Отец ведь тоже не виноват, что приходится сыном такому человеку. Он никогда мне не рассказывал, почему отдалился от дедушки. Почему на самом деле отказался работать вместе с ним в фонде. Я думал, что всё дело в гордости — отцу было неприятно, что про него подумают, будто он добился успеха не своими силами, а благодаря дедушкиным связям. Он как-то упоминал, что чуть не бросил университет из-за слухов, будто ему только ради известной фамилии ставят хорошие отметки, — кто-то из однокурсников даже переправлял его оценки в списках, которые в те времена бумаги и кнопок вывешивали в коридоре. Но в тот вечер меня начала грызть новая мысль: а что, если мой отец всё знал? Может быть, он заметил что-то подозрительное и поэтому не хотел иметь дела с дедушкой. Но тогда почему сейчас он ему помогал?

Перед сном я написал Марте, что выступлю на уроке с докладом. Что для меня это очень важно. Что мне это нужно в терапевтических целях. Я знал, что слова «важно» и «терапевтические цели» ее убедят. Ее урок был первым по расписанию, и я надеялся, что она успеет прочитать сообщение. Только сообщение, не реферат — его я отправлять не стал. Я хотел обеспечить себе эффект неожиданности. Нет, точнее, я не хотел, чтобы она помешала мне сделать то, что я задумал.