Все себя дурно ведут

К несчастью, редакторов из «Toronto Star» также впечатлили способности Хемингуэя, и ему начали давать все более престижные и трудоемкие темы. Его посылали в поездки по всей Европе, еще не оправившейся от последствий предыдущей мировой войны и деловито готовящейся к новой. Вскоре после обещания «отделаться» от репортерской работы Хемингуэй уехал почти на месяц в командировку в Геную, положив таким образом начало году интенсивных, продолжительных журналистских заданий, из-за которых он метался то в Милан, то в Женеву, то во Франкфурт. «Star» опубликовала, по меньшей мере, 23 очерка и другие публикации, относящиеся к одной только его поездке в Геную. В Константинополе Хемингуэй описал шествие 250 тысяч «тяжело шагающих, насквозь промокших, едва волочащих ноги» фракийских крестьян-беженцев, «продирающихся сквозь дождь все дальше от своих покинутых домов… еле перебирающих ногами, склонив голову и упершись взглядом в дорогу», и так до самой Македонии[107]. В Милане он брал интервью у Муссолини, предупреждал читателей о том, что фашизм в Италии набирает силу и называл последователей дуче «одетыми в черные рубашки, вооруженными ножами и дубинками, скорыми на расправу девятнадцатилетними ура-патриотами»[108]. Самого Муссолини Хемингуэй считал «величайшим шарлатаном Европы», добавляя, что у диктатора «слабый рот» и отметив его умение «облачать мелкие идеи в пышные слова», а также заявил: «В человеке, носящем белые гетры с черной рубашкой, что-то не так даже с артистической точки зрения»[109]. Уверенность Хемингуэя поразительна, учитывая его молодость (в то время ему было всего 23 года) и определенную неопытность, тем не менее, никому в голову не приходило называть его новичком.

Мало того, редакторы «Star» часто помещали его сообщения на первой полосе, а когда поняли, что и сам репортер вызывает интерес публики, принялись лепить из него яркую публичную фигуру. В том же году газета опубликовала пространную статью под заголовком «Кое-что об Эрнесте М. Хемингуэе, который открыл тайны Европы» – историю человека, кому читатели были обязаны «самыми захватывающими статьями» последнего времени[110]. Это не означает, что его биографии всегда были достоверными – так, одна сообщала читателям, будто Хемингуэй «сражался в итальянской армии во время Первой мировой войны», – но неточности уже не были важны[111]. Репортер стал частью истории.

Сразу после прибытия вместе с женой в Париж Хемингуэй написал Шервуду Андерсону и сообщил, что намерен разослать бесценные рекомендательные письма литературной элите, как только обустроится на новом месте. Это будет все равно что «отправить в плавание флот кораблей», – добавлял он[112]. Но поначалу Хемингуэй умалчивал о письмах к известным персонам.

Самые честолюбивые писатели отдали бы что угодно за подобное рекомендательное письмо к корифеям экспатриантского литературного Олимпа, как обозначал литератор Малькольм Каули внутренний круг творческих личностей Парижа 20-х годов[113]. Сильвия Бич называла эту священную группу «сборищем»[114]. Они были точно «сказочные принцы и принцессы, которым все дозволено и все прощается», по словам одного из персонажей Ф. Скотта Фицджеральда[115].

Немало американцев съезжались в город и сражались за то, чтобы их представили элите, но в глазах парижских олимпийцев большинству «было не на что рассчитывать, разве что ради мимолетного развлечения», как утверждал один из первых экспатов-журналистов, вхожий в эту компанию, – редактор Гарольд Стернс[116]. «Сборище» общалось главным образом в частных домах и салонах, а не на террасах кафе. Чаще всего потенциальных творцов и меценатов, хотевших, чтобы им «было на что рассчитывать», осаживали, нещадно использовали или просто игнорировали. Шервуд Андерсон получил доступ в святая святых благодаря Сильвии Бич, однако она не всегда настолько щедро делилась своими связями. Однажды даже отказалась познакомить писателя Джорджа Мура с Джеймсом Джойсом, когда эти двое стояли на расстоянии фута друг от друга у нее в магазине[117]. Отважных посетителей, являющихся к Гертруде Стайн в надежде попасть в ее салон, встречали у дверей кратким приветствием: «De la part de qui venez-vous?»[118] или «кто ваш рекомендатель?»[119]

«Сборище» считало себя богами или, по крайней мере, вело себя так, хотя его лидерам был неведом коммерческий успех. Но пресса двух континентов часто именовала их авангардом современности. Желающим увидеть, каким будет будущее, предлагалось посмотреть, чем занимаются мисс Стайн, художник Пабло Пикассо, фотограф Ман Рэй и подобные им. Прекрасно сознавая, какое место они занимают в истории, представители «сборища» неустанно запечатлевали их общий мирок и друг друга. Пикассо писал портреты Гертруды Стайн. Та составляла «словесные портреты» своих сверстников, утверждая, будто первой положила начало этому жанру. Ман Рэй и Беренис Эббот фотографировали выдающихся представителей группы.