Все себя дурно ведут

За год, прошедший с момента знакомства с Хемингуэем, Стюарт потерпел несколько неудач. И он, и книготорговцы по всей Америке возлагали большие надежды на его вторую работу, манифест путешествий во времени, озаглавленный «История человечества от тети Полли», но, ко всеобщему огорчению, книга успеха не имела. После такого разочарования в апреле 1924 года Стюарт бежал в Париж, где его пути и пути Хемингуэя вновь пересеклись.

Расстановка сил между ними несколько изменилась. Провал «Тети Полли» привел к временному снижению популярности Стюарта. Хемингуэй же был теперь видной фигурой в литературном Париже, и Стюарт поделился с ним рукописью нового романа, над которым работал. И обрадовался, услышав от Хемингуэя просьбу опубликовать отрывок романа в «Transatlantic Review». (Эта радость исчезла, когда Стюарт узнал, что гонорар за публикацию в «Transantlantic Review» авторам не полагается.) Тем не менее он охотно принял приглашение Хемингуэя съездить с ним летом в Испанию, вместе с группой издателей и писателей.

«Захватите с собой побольше песет», – посоветовал Хемингуэй и добавил, что Стюарт может рассчитывать на plage (пляжи) и poules (проституток) высшего качества[341].

Стюарт безоговорочно принял гостеприимство и ободрение Хемингуэя.

«Вскоре я узнал, что когда Эрнест чем-то увлекался, противиться было чрезвычайно опасно, особенно дружбе», – писал он много лет спустя[342].

Первая вылазка Хемингуэев на фиесту Сан-Фермин в Памплоне была приключением для двоих. Но в июле 1924 года они с Хэдли оставили Бамби на попечение няни и отправились в поездку в сопровождении большой свиты, в которую входили оба издателя парижских книг Хемингуэя, Билл Берд и Роберт Макэлмон, жена Берда Салли, товарищ Хемингуэя по оружию Эрик Эдвард Дорман-Смит по прозвищу Китаеза и писатель-экспат Джон Дос Пассос, с кем Хемингуэй познакомился во время войны[343]. Для гостей обязательным условием была высокая степень возбуждения.

«[У Хемингуэя] имелась миссионерская жилка, побуждавшая его приобщать друзей к той мании, которую он поощрял в то время», – вспоминал Дос Пассос[344].

Как и предыдущим летом, Памплона выглядела обособленной и чистой, не тронутой потоком американских и прочих туристов.

«Памплона была нашей, – рассказывал Стюарт. – Пока никто не открыл ее… Это был „винтаж Хемингуэя“. Счастливое было время… мужское время»[345].

Испанцы в синих беретах танцевали на городских площадях, маленькие городские оркестры ручейками растекались по городу, били в барабаны и играли на дудках. Сотни крестьян с ближайших гор заполнили улицы, вешали на шеи связки чеснока, лили вино в рот из бурдюков. Пятнадцатифутовые гиганты из папье-маше участвовали в шествиях по городу. По ночам в небе взрывались фейерверки, гуляки танцевали на улицах до рассвета.

«Из каждого переулка доносились ритмы баскской флейты и барабана, или блеяние галицийских волынок, или треск кастаньет, – писал Джон Дос Пассос. – Как зрелище Сан-Фермин великолепен. Оркестры. Шествия. Cohetes [петарды]»[346].

Жара была почти свирепой; «п'oтом истекали плоть и кости», как вспоминал Роберт Макэлмон[347]. Едва начавшись, фиеста превратилась в сюрреалистический, бессонный, движимый адреналином и алкоголем марафон. Компания Хемингуэя начинала каждый день, потягивая черный кофе и вскоре переходя на перно. Они теряли друг друга в толпе гуляющих и снова находили, правда, иногда лишь на следующий день. Любого и в любой момент могли увлечь блуждающие музыканты, танцоры и крестьяне. Каждую ночь попойки продолжались до тех пор, пока не вставало солнце или участники не валились с ног. Экспаты не могли угнаться даже за своими товарищами: Хемингуэй утверждал, что Дональд Стюарт облевал всю Памплону[348].

Но когда Стюарта не рвало, он глубоко проникался духом фиесты. Однажды ночью Стюарт плясал на главной площади города вместе с двумястами танцующих под песню «Риау-риау», которые затем унесли его на плечах. До самого окончания фиесты он стал любимцем местных крестьян.

Кульминация праздника началась 7 июля с бега от быков – энсьерро (encierro), эффектного обычая, в ходе которого быков, участвующих в корриде этого дня, выпускают из загонов на окраине города, где часть улиц перекрывают, направляя животных в центр Памплоны, к арене для корриды. На рассвете небольшие группы музыкантов двинулись в обход по городу, играя на старинных тростниковых гобоях и барабанах. Эти звуки будили сотни человек, спавших прямо на улицах: ими были заполнены городские площади, скамейки, тротуары. К шести часам утра тысячи людей выстроились вдоль улиц, по которым должны были бежать быки, и заняли балконы ближайших домов, чтобы полюбоваться зрелищем.