Все себя дурно ведут

Вдруг в семь часов утра в небо взвилась ракета, возвещая о том, что выпустили быков. Затем в воздух взлетела вторая: животные приближались. По узкому коридору от них удирала толпа людей[349]. За ними с топотом неслись быки, поднимая клубы пыли. Когда никто не спотыкался и не падал, этот рывок протяженностью полмили занимал несколько минут, но заторы были обычным явлением[350]. Быки добегали до арены, и тогда в небо запускали еще несколько ракет. Начинался час непрофессионалов: каждый имеющий cojones[351] мог выскочить на арену к быкам и поиграть в тореадора.

Хемингуэй был готов присоединиться к ним. Если год назад во время своего испанского вояжа он занимался закалкой, то в этом году наступило время новой вариации на ту же тему.

«Он постоянно рассуждал о смелости, о том, что мужчина должен испытать себя и доказать самому себе, что он на это способен», – вспоминал Макэлмон[352].

Естественно, на сей раз под испытанием подразумевалась готовность раздразнить животное весом 2000 фунтов (около 1000 кг), чтобы оно ринулось в атаку на виду у тысяч зрителей. За неделю в Памплоне Хемингуэй выскакивал на арену много раз[353]. Во время одной из подобных вылазок он пытался привлечь внимание холощеного бычка, размахивая перед ним своей курткой. Растерянное животное не замечало его, и тогда Хемингуэй схватил бычка за рога и попытался повалить его. Толпа разразилась одобрительными криками. Бычок «убежал, озадаченно мыча», вспоминал Макэлмон[354].

Макэлмон вовсе не собирался выходить за Хемингуэем на арену – в отличие от Дональда Стюарта[355]. Позднее Стюарт признавался: хотя обычно он «праздновал труса», ему пришлось выйти на арену, потому что «Хемингуэй пристыдил меня». А он вовсе не хотел терять расположение Хемингуэя, которое слишком ценил[356].

«С Эрнестом надо было или соглашаться, или пенять на себя», – добавлял он[357].

Стюарт был навеселе и на арене упал. Вскоре бык бросился на него и «наподдал почем зря»[358]. Стюарт погнался за быком, на сей раз подкинувшим его в воздух. Когда он поднялся, Хемингуэй подошел и похлопал его по спине.

«И я почувствовал себя так, словно забил решающий гол», – позднее писал Стюарт[359].

Однако его достижением стали лишь несколько сломанных ребер. Воодушевленные испанцы вновь взвалили Стюарта на плечи и унесли с арены.

Выходки спутников Хемингуэя на арене запечатлели местные фотографы и увековечили на сувенирных открытках[360]. Известие о подвигах Хемингуэя и Стюарта быстро распространилось по Парижу и даже долетело до Штатов. Хемингуэй вновь показал, что способен на многое. Газета «Chicago Tribune» опубликовала статью под заголовком «Бык забодал двоих янки, изображающих тореадоров».

В статье пострадавших называли «Макдональдом Огденом Стюартом» и «Эрнестом Хемингуэем, героем мировой войны». По уверениям «Tribune», бык бодал Стюарта, который якобы «вскочил быку на спину, пустил ему дым в глаза, а потом повалил на землю». Когда Хемингуэй попытался прийти на помощь товарищу, бык принялся бодать и его. В газете писали, что страшной кончины он избежал лишь благодаря тому, что у животного были перевязаны рога[361].

Стюарт отрицал, что исходное сообщение в газету отправил либо он, либо Хемингуэй – «наверное, они узнали обо всем от Берда, Макэлмона или Дос Пассоса»[362], – впрочем, Хемингуэй написал письмо в «Toronto Star», чтобы прояснить факты, которые газета исказила по своему усмотрению. Он также похвастался бывшим коллегам, что у них со Стюартом появились поклонники, они ежедневно приходили посмотреть на них[363]. Хемингуэй явно имел четкое представление о том, каким хотел предстать в прессе. И кроме того, стало ясно, что экзотический и опасный мир корриды – и повествования о выходках экспатов в этом мире (статья в «Tribune» подчеркивала, что компанию Хемингуэя составляли исключительно американские писатели, живущие в Париже) – вызывают живой интерес редакции на родине так же, как рассказы о парижской колонии пленяют читателей.

Через неделю после начала фиесты, 14 июля, она завершилась громом фейерверков и петард на главной площади города. Компания Хемингуэя мучалась с похмелья и была совершенно обессилена. К концу праздника энтузиазм Джона Дос Пассоса полностью иссяк. По его мнению, все вели себя слишком напоказ. Вдобавок «вид толпы молодых мужчин, которые силились доказать, насколько они мужественны, действовал мне на нервы», как писал он позднее. Он был не прочь изредка посмотреть корриду, но не каждый день в течение целой недели[364]. А для Хемингуэя дело обстояло иначе.

«Он присасывался, как пиявка, пока не впитывал все подробности, – вспоминал Дос Пассос, – и не насыщался ими до такой степени, что был готов лопнуть». Дональд Стюарт был любимым клоуном этой компании, Макэлмон – циничным и насмешливым наблюдателем. А Хемингуэй оставался «центром всеобщего внимания»[365].