Все случилось летом

Как запел соловушка своей подруге,
Все замолкло, замерло в округе.

Ночь тиха, темна, безрадостна.
Только песня твоя сладостна.

По щеке слеза скатилась,
В сердце радость возвратилась.

Затем читались стихи Яниса Павасара и Фаллия. Когда Тедис дошел до следующих строчек:

В иудейской земле на Востоке
Совершилось чудо наяву,
О котором вещали пророки:
Ребенок родился в хлеву… —

Лапайнис грохнул кулаком по столу и рявкнул во все горло:

— Постой! Это пропусти. Не позволю своих рабочих отравлять религиозным дурманом. Поищи-ка что-нибудь другое!

На помощь Тедису пришел Дивпэда-младший, они вместе выискивали подходящее стихотворение. И остальных, словно картежников, сговорившихся обыграть того, кто прежде обыгрывал их, охватил азарт. Всем скопом издевались над одним человеком, хотя сам человек сидел как ни в чем не бывало, размеренно кивая головой. Он блаженствовал, он парил в заоблачных высях. А книжка уже перешла к Дивпэде:

Порою сердце бешено стучало.
От счастья непомерного
Порой от слез туманились глаза…

— Это пойдет? — кричал Дивпэда.

— Первым сортом, — отзывался Лапайнис. — А ну-ка, повтори тот куплетик! Ох, красиво… И как облагораживает! Да-а, жаль, что судьба мне…

Сортировщика Рабациса давно душил смех. Уж он крепился, отворачивался, чтобы бригадир не приметил, и вдруг нечаянно смахнул локтем на колени соседу миску с супом. Поднялась суматоха, и всеми сдерживаемый смех прорвался наружу. Смеялись неистово, согнувшись в три погибели, корчась и задыхаясь от натуги. В одно мгновенье смех заразил всех без исключения, и только Лапайнис недоуменно хлопал глазами. Его челюсти сжались еще плотнее, а на скулах выступили острые и твердые желваки.

— Чего смеетесь, бестолочи несчастные! Искусства не цените! Над собой ведь смеетесь, над своим бескультурьем. Я, может, и получше этих могу сочинить. Стоит захотеть. Знаю, что могу.

— Ничего ты не можешь! — Это выкрикнул Тедис. Словно задиристый петушок, выпорхнул он из своего угла. — Подонком ты родился, подонком и подохнешь! Понял, ты… Лапайнис, ты…

В этом крике было столько злобы и презрения, что смех оборвался, будто топором обрубленный. Запахло скандалом. Он надвигался подобно грозе — бесшумно и тихо, когда природа замирает, чтобы дать возможность ветру и ливню собраться с силами. Кое-кто, испугавшись всяких неприятностей, поспешил заблаговременно выбраться из кухни. Лапайнис поднялся, слегка пошатываясь, уперся руками в стол, наклонился, чтобы лучше разглядеть посмевшую перечить козявку.

— Ах, это ты, — произнес он, — ах, это ты, — повторил, он, и в голосе его послышались зловещие нотки. — А я тебя как родного… Как сына берег… Ну, ладно, — он уже угрожал, — раз тебе не нравится… Раз не хочешь… Пеняй на себя…

— Уходи, — негромко сказал Тедису сортировщик Рабацис. — Зачем обидел человека? Хулиган ты. Осмеял человека. Порядочного человека. Мало тебе! Уходи! Слышишь!

— Погоди, пускай останется, — прервал его Лапайнис. Видимо, он еще не все сказал и потому снова повернулся к Тедису: — Значит, я, по-твоему, ничего не могу? Значит, это ты, а не я сортируешь лес и вяжешь плоты? И план выполняешь? У, бездельник! Посмотрите на него, люди добрые! Приглядитесь получше!

— Тоже мне плотогон! — с яростью бросил Тедис. — Тряпка ты, не плотогон. Реку можешь на бревне переплыть? Настоящий плотогон может. И я могу. И по тросу перейду… Ну, спорим! Слабо? Да?

Лапайнис рассмеялся ему в лицо:

— Да если ты хоть раз перейдешь, я все четыре!

Тедиса пытались удержать, но он растолкал тех, что стояли поблизости. Капитан, посасывая трубку, сидел во дворе на скамеечке и чуть не поперхнулся дымом, увидев, как Тедис, схватив багор, бросился к реке.

Все высыпали на берег. Дивпэда-младший, приложив ко рту ладони, кричал:

— Тедис! Вернись!

Тяжелая рука Лапайниса легла ему на плечо:

— Не шуми! Не то старик услышит… А этот шалопай пускай побесится. Авось не маленький, знает, что делает.

Сумерки сгущались. Вечер был томительно однообразен и сер, как и прошлогодняя листва под ногами плотогонов. В тишине было слышно, как с оголенных ветвей дуба падают и шелестят в опавших листьях капли воды. Леса, затаившись в сумраке, казалось, чего-то выжидали. Дивпэда-младший, не выдержав, бросился вниз, но остановился на полпути: было поздно. Тедис взобрался на связку бревен, к которой крепился трос. Слегка наклонившись вперед, он глядел себе под ноги. Еще мгновенье, и поднял багор. С другого берега послышалось:

— Слезай, тебе говорят!

Это кричал Капитан.

Давая понять, что решение принято, и принято бесповоротно, Тедис сделал первый шаг. Потом, согнув колени, балансируя багром, стал продвигаться дальше.