Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

Познакомившись через Диму Быкова с Михаилом Ефремовым (в кулуарах спектакля «Гражданин поэт» в театре Эстрады), я посмотрел и пропущенный мной в свое время фильм «Когда я был великаном», в котором он играет пятнадцатилетнего советского как бы Сирано де Бержерака и по ходу дела сочиняет соответствующие стихи. Поэтому, когда о Ефремове зашла речь на одном лингвистическом сборище, я был во всеоружии и, как говорится у Зощенко, скромно, но просто похвастался своей посвященностью в закулисные будни знаменитого актера. Присутствовавший там же Владимир Андреевич Успенский, с которым мы обычно пикируемся в жанре «кто кого», не мог уступить мне пальму первенства и принялся рассказывать о том, как еще школьником, до поступления на мехмат, он написал стихи, в дальнейшем попавшие в сборник юных поэтов, а там и в фильм, где были отданы герою Ефремова. Рассказчик он отличный. Один неожиданный поворот следовал в его истории за другим, и очередным витком сюжета стала встреча Успенского с самим Ефремовым на какой-то тусовке.

– Нас знакомят, и я ему говорю: «А вы знаете, что автор ваших стихов в фильме – я?» И что же, вы думаете, он мне отвечает?..

Оттягивая выдачу пуанты, В. А. сделал эффектную паузу. Это был мой шанс, и я им воспользовался.

– Подумаешь, бином Ньютона. Ясно, что он сказал.

– Что же?

– Что-нибудь типа: «А мне говорили, что это написал какой-то мальчик!»

– Алик, как вы догадались?! Или вы знали? Вам Ефремов рассказал?

Ну, такое, да еще от любимого соперника, – музыка для ушей автора[17], в каковой роли оказался теперь уже не Сирано, не Ефремов, не Успенский, а я. Я великодушно объяснил, что ничего я заранее не знал, а просто удачно применил инструментарий поэтики: новелла Успенского могла иметь очень ограниченный набор финалов, и я лишь выбрал наиболее родственный ее «школьной» мотивике. Так опытный врач выбирает из нескольких диагнозов, подсказываемых тестами (а теперь и компьютерами), наиболее похожий на правду – тот, который, как говорилось в детстве, на него смотрит.

Главное – верить, что искомый ответ действительно существует и не идти на компромиссы с вумностью. Сами авторы, как правило, не идут.

В одной радиопередаче о Мендельсоне рассказывалось, как его спросили, что́ занимало его больше всего, когда он сочинял свою знаменитую сюиту «Сон в летнюю ночь»: проблемы романтической иронии применительно к музыке? особенности шекспировской драматургии? соотношение музыки и действия?

Его ответ поразил меня. Не будучи музыковедом, я не помню его точно, а возможно, толком не уловил и тогда. Но сказал он что-то вроде того, что был озабочен исключительно модуляциями из какой-то там одной тональности в далекую от нее другую…

Авторы вообще охотно признаются в своих фокусах: им хочется быть понятыми, и их радует, когда до кого-то что-то доходит.