Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

– Да что вы, Алик! Наоборот, вот совсем недавно [20.09.2000. – А. Ж.] Путин встретился с Солженицыным, и все хоккей!..[49]

Этого шанса я упустить не мог. Мою вежливую вялость как рукой сняло:

– Путин встретился с Солженицыным? Да, я, видно, и правда оторвался от российской действительности. Ну Солженицына-то я знаю, даже кое-что из него преподаю. А вот Путин, Путин… Не подскажете, что он написал?

Наступила неловкая пауза. Можно было воочию видеть, как мой изысканный троп постепенно доходит до собеседников. Первым очнулся Бакштейн:

– Да, Алик, вы правы.

…Этот раунд, да что там – весь матч я, конечно, выиграл. Увы.

Между Кавериным и Буниным

Памяти Льва Лосева

В 2017 году я занимался текстами двух очень разных авторов: сначала «Темными аллеями» (ТА) Бунина, потом «Двумя капитанами» (ДК) Каверина, потом двумя вперемежку. Обе книги мои любимые. Каверинская, детская, – с детства, бунинская – с более зрелого возраста, в котором написана и которому адресована, да в моем советском детстве ей и неоткуда было бы взяться. Но писать о них мне пришло в голову лишь совсем недавно. Над обеими статьями я работал с увлечением.

В статье о ДК я показал, как искусно – под сенью «благодетельной цензуры» – Каверин очеловечил своего соцреалистического летчика Саню Григорьева, придав ему множество собственных черт, личных и профессиональных. Он поселил его в местах, где сам живал, сделал писателем и даже текстологом, разбирающим дневник полярного штурмана – подобно тому как очень книжный (анти-)герой более раннего «Исполнения желаний» Трубачевский расшифровывает черновики Десятой главы «Онегина».

А ТА я рассмотрел как своего рода каталог разных вариантов взаимоотношений между сексуальными партнерами и их последствий. Особое внимание на этом общем фоне я уделил давно интриговавшим меня «Визитным карточкам». Частая у Бунина история мимолетной любовной связи принимает там форму эротического эксперимента, который ставится авторским персонажем и охотно подыгрывающей ему героиней-читательницей.

Обоими авторами я, повторяю, занимался увлеченно – с полным погружением в тайны их ремесла. И только вынырнув на поверхность и взглянув на две законченные статьи со стороны, сообразил, что речь в них идет о текстах, созданных практически одновременно, но не имеющих друг c другом почти ничего общего.

ДК печатались с 1938‐го по 1944‐й, первая книга вышла отдельным изданием в 1940‐м, а первое полное издание в 1945‐м. ТА писались и печатались, начиная с 1937 года, первое издание вышло в 1943‐м (12 рассказов, один из которых был потом исключен Буниным из цикла), второе, более полное, в 1946‐м (38 рассказов); в посмертные издания ТА включаются, согласно авторской воле, еще два рассказа, написанные в 1946‐м и 1949‐м. Во всем остальном, помимо сходной датировки, две книги расходятся диаметрально.

ДК писались в СССР и были отмечены Сталинской премией (1946). ТА создавались в эмиграции и еще долго отторгались значительной частью собратьев по перу, критиков и читателей, как в эмиграции, так потом и на родине. ДК дописывались во время войны, и военная тема вплетена в сюжет второй книги. ТА писались, по словам жены Бунина В. Н. Муромцевой, «отчасти потому, что хотелось уйти во время войны в другой мир, где не льется кровь, где не сжигают живьем и так далее». И главное, ТА полны то более, то менее откровенного секса, а ДК, роман в том числе о любви, целомудрен на сто процентов.

Не то чтобы Бунина (1870–1953) не интересовало ничего, кроме любовной темы. Так, он попутешествовал по свету не меньше и даже больше Каверина и героев ДК, что и отразил во многих своих вещах. Просто в ТА фокус именно на любви во всех ее проявлениях.

Каверин (1902–1989) был и вообще более зажат, хотя кое-какие попытки изобразить плотские страсти есть в том же «Исполнении желаний». А в ДК подобные порывы даже отрицательных героев никогда не выходят за рамки благопристойности, будучи заданы как общими канонами соцреалистического письма, так и избранным жанром – романа для юношества.

Способность Каверина писать увлекательно, несмотря на следование многообразным запретам внешней и внутренней цензуры, – интереснейшая тема. В статье о ДК я задался среди прочих и вопросом о том, не пришлось ли их автору в послесталинские времена отмежевываться (подобно Фадееву, Трифонову и нек. др.) от каких-то былых некрасивостей, проникших и в роман. И установил, что в своих автобиографических «Освещенных окнах» (1976) Каверин задним числом признался, что смолоду был почитателем – и подручным – жуликоватого директора Единой трудовой школы № 144 – одного из прототипов зловещего Николая Антоновича Татаринова из ДК.