Все у нас получится!

Дороге не было конца. Ирину передавали с рук на руки, пересаживая с поезда на поезд, с машины на машину, и когда она наконец добралась до медвежьего угла под названием Келым, сил у нее никаких не осталось. Встретивший ее участковый, совсем еще молодой парень, смотрел с сочувствием, хотя и с некоторой опаской – сказывались наставления, которые он получил от начальства. Он помог донести вещи. Хозяйка дома, где предстояло жить Ирине, оказалась его теткой. Ирине выделили маленькую полутемную комнатку с подслеповатым окошком, в которое лезла ветками старая рябина. Ирина взглянула на висящий над кроватью ковер с медведями в сосновом бору, на круглый стол, накрытый пожелтевшей скатертью с прошивками, над которым висел круглый желтый абажур с кистями, и подумала: «Это теперь мой дом». Потом она раздвинула занавески и увидела обильные грозди рябины, уже начавшие краснеть: «Привет от Марины Цветаевой, не иначе. Утешает меня». Вздохнула и прочла нараспев цветаевские строки:

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть…

А хозяйка, стоя за дверью, прислушалась и нахмурилась: «Бормочет что-то… Молится? Да нет, не похоже. Учительница-то уж не станет молиться, не положено. Из самой Москвы, ты подумай! Худенькая да бледненькая, бедняжка, но симпатичная. Может, Мише приглянется? И ничего, что постарше, даже хорошо. Зато образованная! Книжки привезла, а барахлишка – кот наплакал. И пальтишко-то у нее зябкое, семисезонное, да и ботиночки плохонькие, а ведь зима не за горами. Уже, вон, и кашляет. Надо бы ей валенки спроворить. Спрошу у Петровича, может, есть готовые?» Своих детей у рано овдовевшей Анны Захаровны не было, вот она и опекала племянника Мишу, а поглядев на жиличку, уже готова была взять под крыло и ее. Анна приоткрыла дверь:

– Ирина Александровна, картошечки не хотите ли чё ли? Горячая! И рыбка-пелядка есть копченая. Такая полезная рыбка, и вкусная – пальчики оближете! Чем богаты, тем и рады, уж не обессудьте. А может, кедровочки? Сама настаивала! Пойдемте, голубушка, к столу. А потом чайку попьем. Я шанежек напекла, как знала!

Добравшись наконец до постели, Ирина долго лежала без сна – вспоминала московское житье, думала о Николае, о несбывшихся надеждах на счастье…

А через пару недель поняла, что беременна.

Новую жизнь начал и Николай. Об Ирине он старался не думать, хотя избавиться от болезненных мыслей и воспоминаний было трудно. Ни Аллочка, ни Нонна Сергеевна так ничего и не узнали о происшедшем, но отцу Коля рассказал, выбрав момент, когда матери не было дома. Отец выслушал его молча, потом достал бутылку водки и стаканы. Они выпили залпом, одинаково выдохнув и поморщившись. Отец разлил по новой.

– Только маме не рассказывай, – попросил Николай.

– Само собой, – ответил отец и, помолчав, добавил: – Ты прости меня, сын.

– Да ты-то чем виноват?

– Не надо было мне мать слушать. Ты взрослый, сам бы разобрался, на ком и когда жениться. А то она уж очень усердствовала, и Антонина туда же. Бабье, черт бы их взял совсем.

– Хотели как лучше.

– По их куриному разумению! И Аллочка эта, честно говоря, никогда мне не нравилась: вялая какая-то, сонная. Моргает, молчит. Вылитая телушка. Как ни зайдешь, все жует что-то. Так она бока наест похлеще, чем у мамаши. Эх, и о чем мы думали…

– Папа, деваться мне некуда, так что я женюсь.

– Это ясно. Только я так и не понял: ты переспал, что ли, с ней? С телушкой-то?

– Не совсем.

Николай покраснел, вспомнив сцену с Аллочкой: сейчас собственное поведение казалось ему чудовищным.

– Что значит – не совсем?

– Ну, папа! Кое-что было. Но ее девственность не пострадала.

Теперь вспыхнули щеки и у отца. Не сдержавшись, он рявкнул:

– Не пострадала! Какого… ты полез к ней, если не собирался жениться?!

– Да я тогда собирался! Я Ирину потом встретил! – заорал в ответ сын. Он вдруг с силой саданул кулаком по столешнице, разбив костяшки пальцев, потом еще раз. Отец схватил его за руки:

– Успокойся, ты что?

– Я же и ее подставил! Иринушку! Понимаешь? Где она, что с ней? Я спать не могу, все думаю. Так больно! Когда в подворотне этой дрался, думал – пусть бы меня убили. Все равно жизни не будет.

– Сынок, не надо… Что ты говоришь такое…

Отец, сам чуть не плача, обнял Колю.

– Как ты думаешь, они действительно ее не тронут? – шепотом спросил Николай.

– А что полковник сказал?

– Дал слово партийца.

– Хочешь, я попробую узнать, что с ней?

Николай замотал головой:

– Не надо тебе подставляться. Не говори Потапову, что знаешь, ладно? Ничего, я переживу как-нибудь. Прости, что не сдержался. Ты лучше мне с работой помоги. Не хочу я пользоваться протекцией братьев Потаповых. К чертовой матери все эти НИИ, «почтовые ящики» и прочую хрень. Я пойду на производство. Простым инженером.

– Со степенью?

– Ну и что? Ты же сам начинал слесарем-наладчиком на заводе. Поможешь?