Все в саду

Лежа в спальне Эстер с косыми потолками, обнаженными стенами и зияющими окнами без занавесок, Дэнни прислушивался к уличным шорохам. Щук-чук, щук-чурюк, шум-кушум. Смесь вины и разочарования бередила, не давала заснуть. Полночная бражка страдающего бессонницей. В последние месяцы каждый раз, когда они говорили по телефону, к Дэнни возвращалось то пьянящее ощущение, которое он испытывал, познакомившись с Эстер, в то далекое лето их любви. Потом пришло приглашение приехать на ужин и пойти вместе на концерт. И вот он здесь, один в ее холодной постели, не в силах заснуть.

В дверь робко постучали, будто бы дитя или старушка, и в спальню вошла Эстер. На ней была клетчатая фланелевая пижама, тапки, очки. По странному стечению ассоциаций (а не только из-за совпадения имен) Дэнни подумал о своей бывшей бруклинской соседке и однокласснице Эстер Хюло, у которой отец был француз, слепой аккордеонист.

– Приветик, – сказала Эстер. – Не спится. Вот и подумала, может, и ты еще не заснул. Тебе не холодно?

– Немного холодновато, – отвечал Дэнни. – У тебя нет какого-нибудь пледа?

– В шкафу вроде должен быть.

В комнату ворвался бульдог и сразу набросился на ватное одеяло, под которым лежал Дэнни.

– Бальтазар, вон отсюда, мерзкая псина!

Эстер выгнала собаку и захлопнула дверь.

* * *

Словно зэк воскресным утром, Дэнни проснулся с мыслью о покое. Он моментально разработал схему всего предстоящего дня. Скоро закончится эксперимент с разжиганием угольков прошлого, и он умчится к себе в Бостон, подальше от Эстер и ее полных ожидания глаз.

Он натянул джинсы и отправился в ванную. Эстер сидела за столом в своем кабинетике и пила кофе из красной чашки.

– Как насчет воскресного бранча? Я приглашаю. Тот ресторанчик на Мэйн-стрит еще на месте?

– Ливанский?

– Точно, он самый. Как называется… “Дом Кедра”?

– Я туда больше не хожу. Слишком всё жирное, – сказала Эстер капризным голосом.

Дэнни захотелось с ней пофлиртовать, развеять тоску.

Какое-то время они просидели на полу, Эстер в халате, Дэнни в джинсах и в футболке, в которой спал. Они пили кофе с тыквенным ароматом. “Здесь вечный Хэллоуин – Хэллоуин, который всегда с тобой”, – подумал Дэнни.

– Как родители? – спросила Эстер.

– В порядке, спасибо, – отвечал Дэнни. – Мамочка всё еще преподает на полставки в Тафтсе, отец врачует. У него теперь масса русских пациентов. Русских евреев, которые верят в целительные силы врача из Москвы.

– Забавно, – только и сказала Эстер.

– Да, очень забавно. Мой отец уже тридцать лет как эмигрировал, а они всё считают его московским доктором.

Дэнни поднялся, чтобы включить воду. Душа у Эстер не было. Ванна покоилась на ржавых львиных лапах.

Сидя в ванне, Дэнни услышал приглушенные звуки двух скрипок, доносившиеся откуда-то снизу. Сосед уже начал первый урок. Дэнни порадовался в который раз, что ему не приходится учить и мучить. Он побрился, бросил туалетный набор в походный саквояж, окинул взором комнату и, набросив куртку, рысцой сбежал по лестнице вниз. Эстер сидела в шезлонге на газоне перед входной дверью. На ней были линялые черные джинсы, гранатовый свитер из грубой шерсти и шарф из салатного жаккарда. Они доехали до центра городка и припарковались через дорогу от “Дома Кедра”.

Дэнни заказал оладушки и чай с лимоном. Эстер спросила пустой бублик и чашку травяного чая. Они почти не разговаривали во время бранча.

– Куда теперь, Данчик-одуванчик? – спросила Эстер, когда они вышли на улицу.

– Давай пройдемся по ботаническому саду. Я раньше так любил там бродить. Сделаю, бывало, перерыв, отложу архивные дела и пойду полюбоваться на разные породы деревьев.

– А я вот ни разу не была в ботаническом саду. Странно, да? За столько лет.

– Я тебе покажу мой любимый дуб, – сказал Дэнни.

Дорога заняла минут десять. Они вошли в ботанический сад через чугунные ворота с золочеными лавровыми венками, и Дэнни повел Эстер по главной аллее. Издали стволы тюльпановых деревьев походили на лягушачью кожу. На солнечной поляне уже белели крокусы. “В этом году рано”, – подумал Дэнни.

– Смотри, смотри, – Эстер потянула его за рукав. – Это Гомункулус.

Маленький горбун приближался к ним из глубины ботанического сада, быстро передвигаясь на допотопном велосипеде с огромным ведущим и миниатюрным задним колесами. Он затормозил метрах в трех от них и соскочил на землю. Эстер представила их друг другу. Человек, которого Эстер за глаза называла “Гомункулус”, оказался одним из ведущих в мире специалистов по идишской поэзии, и Дэнни помнил его труды еще со времен брошенной докторантуры. Гомункулус работал над двуязычным собранием сочинений Шломо Сливки, состоял стипендиатом в университетском Центре научных изысканий. Он был на добрую голову ниже Эстер, маленький рыжик с длинным тонким носом. От ветра и быстрой езды у Гомункулуса спеклись губы. Одет он был в полосатую рубашку, галстук-бабочку, шевиотовый костюм-тройку, кроссовки, черный берет и длинный малиновый плащ. По-английски говорил с чудовищным акцентом, особенно сражаясь с r и th.