Все время мира

Я делаю глубокий вдох. Мне трудно говорить о себе настоящей. Куда проще показывать себя такой, какой меня хотят видеть другие, но сейчас я с Дезом. С ним я чувствую силу быть кем угодно, и он всегда будет смотреть на меня все тем же взглядом, полным желания. Как если бы он видел прекраснейшее создание.

– Для моих родителей я невидимка, – начинаю я свой рассказ. – Не помню ни единого объятия или поцелуя. Они всегда покупали нашу с Евой любовь дорогими подарками. У меня были фантастические праздники на день рождения, однажды они даже подарили мне пони… Кэнди. Я так привязалась к ней. Потом она сломала ногу, и больше я ее не видела. В тот день отец запретил мне плакать. «Это всего лишь глупое животное», – сказал он. И больше ничего. А она была моим единственным другом помимо Евы. В то время я еще не понимала отцовскую манию доводить все до совершенства.

Я делаю еще один глубокий вдох и продолжаю:

– Я знаю, что видят люди, когда смотрят на меня. На их месте я думала бы про такую, как я, то же самое. Избалованная девица, которая родилась с серебряной ложкой во рту. Но я не такая, какой меня видят, Дез.

– Я вижу тебя настоящую, – произносит он.

Я.

Вижу.

Тебя.

Настоящую.

И мой мир разбивается вдребезги. Я ловлю его взгляд, но с большим трудом удерживаю этот зрительный контакт.

Он смотрит на меня все тем же глубоким взглядом, от которого мне почти страшно. Я хотела бы утонуть в его глазах, потому что знаю, что Дез сможет вытащить меня из любой тьмы.

– Я знаю, – коротко отвечаю я и сажусь, обнимая колени. Я оценила его чуткость еще при нашей первой встрече.

Прохладный ночной воздух пощипывает мне губы, затем я ощущаю дыхание Деза рядом со своим ухом и его руку, которая ласкает мои волосы. Он зажимает несколько прядей между пальцев, и по моему телу пробегает дрожь, но я дрожу не от холода.

– Я обожаю твои волосы, – признается Дез, зарываясь в них лицом и вдыхая их запах. – Проклятие, я без ума от них!

Смешок слетает с моих губ.

– Не смейся над моими слабостями, Нектаринка.

Он тоже улыбается, но затем его улыбка гаснет.

– Почему ты вызываешь у себя рвоту, Анаис? Зачем ты режешь себя?

Черт, он бьет по самому больному!

Я отвожу взгляд в сторону.

– Нектаринка, посмотри на меня, пожалуйста.

Его горячая рука осторожно поворачивает мое лицо. Я не сопротивляюсь, но закрываю глаза. Мне слишком больно говорить об этом.

– Расскажи мне еще о себе. Расскажи о Брейдене, – я поняла, что этот парень важен для него, и Дезу нравится говорить о нем. Я играю нечестно, используя то немногое, что знаю о Дезмонде, но я не так глупа, чтобы надеяться, будто смогу уйти от темы. Я хочу лишь выгадать немного времени.

– Хорошо, – уступает Дез, и я благодарно вздыхаю.

– Брейден – сорвиголова, чокнутый. Но тебе бы он понравился. Он хороший парень, – улыбается Дез, – и не заслуживает такой жизни. Так что я сделаю все, чтобы у него она стала лучше.

На этот раз я смотрю на него в смущении.

– И что ты собираешься делать?

На самом деле я хочу спросить, согласился ли Дезмонд на усыновление, и, как настоящая эгоистка, надеюсь, что он откажется. Надеюсь, что Дезмонд останется Дезом. Просто сложным парнем, но не моим сводным братом, потому что в противном случае я не смогу желать его так, как сейчас.

– Я работаю над этим. Кажется, у твоего отца есть хорошие знакомства в футбольном мире. Кое-кто посмотрел на меня и, кажется, заинтересовался. Может, через какое-то время я получу стипендию для учебы в колледже, – Дез теребит шнурки своих кроссовок. – А скоро и Брейден покинет приют, и я заберу его с собой.

– Это непростой план, – говорю я Дезу.

– Вся моя жизнь такая. Итак, почему ты вызываешь у себя рвоту? Почему режешь себя, Нектаринка?

Дез не отступает, и, быть может, пришло время открыться ему. Впервые я расскажу об этом кому-то, кроме Бри.

– Я… я не знаю, – сбивчиво произношу я.

– Нет, знаешь. Расскажи мне, Анаис.

Я еще сильнее прижимаю колени к груди и смотрю вдаль.

– Иногда я чувствую себя пустой и заполняю это ощущение едой. Но когда я набиваю живот, пища приносит мне боль. Удерживать… удерживать все внутри очень болезненно, но это я решаю, когда положить конец всему, – с трудом пытаюсь объяснить я. – Боже… мне никогда не приходилось формулировать все это: это очень сложно.

Дезмонд берет мою руку и целует костяшки пальцев. Он так нежен в этот момент и молча показывает, что понимает меня.

– А когда я режу себя, раны как будто заглушают ярость, грусть и одиночество. Если я физически чувствую себя плохо, то хотя бы на некоторое время избавляюсь от другой боли, – признаюсь я.

– Расскажи мне больше. Что это за боль?

Я гляжу на него и встречаю его пристальный взгляд. Но не хочу убегать из-за страха, что он увидит, насколько в реальности я далека от идеала. Я убегала от Евы, от Линды. Я даже убегала от Бри, пока она не застукала меня пару раз в школьном туалете. Но наедине с Дезом я чувствую, что не хочу прятаться.

– Мать считает меня толстой. Какое-то время я действительно была такой, но она будто зациклилась на этом. И до сих пор так считает.