Все зеркало

По танку застучал град. Броня надежно берегла экипаж от любых неожиданностей, в том числе и от обстрела котами, которые вдруг взвились над зрителями и осыпались на танк.

– Заряжай! По Страшилищу бронебойным! Пли! Не будь я Уильям Галош, если мы не укопаем эту курву до файв-о-клока! – чопорно визжал британец, то и дело поправляя на носу пенсне. Он был командиром танка и имел о себе очень большое мнение.

Наводчик-американец Гарри Джонсон тоже имел на этот счёт мнение, ещё какое, и теперь показывал его всей своей огромной квадратной челюстью. И не собирался он ничего заряжать по указке этого сушеного чайника.

– Вилька Галоша, – привычно переиначил имя англичанина Ваня и привычно заржал в полный голос, очень уж придурочно это звучало.

А чего еще прикажете делать, сидеть и бояться? Противника он уже изучает, вот, на видео всё будет записано: и жуткие зубы, и красные губищи, и глаза-бородавки по всей морде и плечам, торчащим над домами.

Уильям Галош не понял, чем был вызван идиотский смех Вани, но на всякий случай решил обидеться на этого проклятого шотландца с труднопроизносимой фамилией Рас Кольников. Как же он ненавидел этих юбочников! Они все на свете портили: английскую историю испортили, карту географическую и политическую испортили, даже отличный фильм «Храброе сердце» испортили своим появлением. Хуже них только эти ирландишки, вон один сидит в американской форме. Думал, фамилию поменял на «Джонсона» и сразу спрятал свою подлую ирландскую сущность! Пьянчуга проклятый, вон у него даже нос красный!

– Товарищи, я предлагаю сдаться. Зачем нам этот геморрой? Мы что, хотим воевать с этими людьми? Зачем нам это надо, когда вокруг столько девушек и запах рибных котлет? Пусть Страшилище покусает наш танк, если ему так хочется! Танк железный, ему не больно! – продолжал увещевать Изя Кацман, поправляя на голове ермолку, которая от тряски все время норовила свалиться.

– Не сопротивляйтесь своему спасению! – звеняще мурчали вслед танку кототы. – Это бесполезно, Красота всё равно спасёт ваш мир!

Джек Воронье Гнездо выпустил руль, выхватил томагавк и попытался дотянуться до камикадзе, который бешено сверкал глазами и брезгливо фыркал на всех. Изаму Оно считал, что погибнуть за благое дело – святая обязанность каждого настоящего мужчины, но томагавк ему эстетически не нравился. Он выхватил ритуальный клинок для сеппуку, и отразил удар индейца.

Уильям Галош отметил, что среди экипажа намечались легкие волнения, которые могут помешать приему вечернего чая. Его это обеспокоило и даже слегка обескуражило.

Позади всех неподвижно сидел в позе лотоса полуголый Чандра Индус, настоящей фамилии которого не мог выговорить даже он сам, и то ли молился, то ли проклинал всех и вся. Воевать он не хотел. Ему Махабхарата не позволяла. К тому же в танке было грязно и пахло потом. А позавтракать горсткой риса и свежими стеблями бамбука он не успел. Отчего у него сильно болело в животе и во лбу, где он уже пятый год подряд при помощи тайной йогинской практики растил третий глаз.

Танк резко встал, словно налетел на невидимую преграду, и его тут же потащило назад в стену.

– Заряжай! – орал Уильям и для равновесия оттопыривал мизинец.

Мустафа аль Юсуф, простой стоматолог из Детройта в белой чалме и полосатом халате, перетянутом крест-накрест пулеметными лентами, был заряжающим главного орудия, но американец Гарри Джонсон, увидев его, побледнел, перекрестился и встал на защиту своей прелести.

Изя Кацман взирал на это с ехидной ухмылкой, на которую Мустафа аль Юсуф выкатил глаза и вскричал:

– Палестина – палестинцам!

Он никогда не был в Палестине, но ему почему-то это казалось справедливым.

– Я не отдам родную Хайфу! – рванул тельняшку на груди Кацман.

Уильям Галош проявил чудеса британской дипломатии: взял слово и, клацая зубами, заявил:

– От лица королевы даю вам мандат на совместное пользование!

– Чем? – изумленно выдохнули Изя и Мустафа.

– Детройтом, – мудро решил Уильям Галош.

Мустафа побледнел. Ему в Детройте только Кацмана не хватало. И принял верное решение – объявить миру Джихад.

Вытянув снаряд, он взвалил его себе на спину и стал карабкаться наверх, на броню. Его никто не остановил, Кацман даже подсаживал, от волнения больше мешая и стукаясь плечом об топор войны. С криком «Аллах акбар!»

Мустафа кинулся навстречу Страшилищу. Камера в руках Вани подрагивала.

Громыхнул взрыв.

– С перчиком, – улыбнулось Страшилище, облизнувшись.

Ваня Раскольников и опомниться не успел, как стена жилого дома втянула их танк с жадным чавканьем.

* * *

Синезуб, сведя глаза в кучу, отхлебывал из кубка, кубок перенастраивался на все дебильники одновременно и пьяно орал:

– Драккар идёт в депо! Следует со всеми остановками, кроме твоей! Стоя у края платформы, держи детей за руку или на поводке!

За роялем с хрюкотом и лязгом, то и дело падая в воду, отставало водопадающее, протягивало дебильник.

Харальд орал, пел и выл, как дитя:

– Ставки свершены и завернуты! Выхлоп танка через пять, две, раз ромашка!