И он топнул по клавише запуска. Его круглое сыроватое лицо закрыла заслонка шлюза, потом вторая, а потом капсула отстрелилась от «Тантала», и Норман полетел, непристегнутый, бешено крутясь, отталкиваясь от липких, упругих стенок, – прямо в черную изнанку пространственно-временного континуума. Будь у него желудок, его бы вывернуло.
Идеальная сфера капсулы изнутри была покрыта длинными, эластичными, мягко светящимися нитями – они прихватили его к стене и не дали сломать себе шею. Когда компьютер тремя импульсами маневровых двигателей остановил вращение, нити отпустили Нормана, и он, выплыв в самый центр, осмотрелся.
Стенки замерцали, расцветив внутреннюю поверхность сферы яркими пятнами. «Зеленый прямоугольник – аптечка, – сообразил Норман. – Голубой круг – вода и еда».
У Нормана при себе был инъектор с патронташем капсул на сорок дней, а воды – на сто. Он не умрет, пока не взорвется бомба. Но он будет один, совсем один до самого конца…
Первые десять дней он много думал. Можно активировать ключ и вытащить бомбу – хотя будет больно, а наружу ее все равно никак не отправить. Можно погрузить себя в гибернацию – смерть придет к нему, а его не будет дома. Он будет спать, когда электрический разряд инициирует пятьдесят микрограмм возбужденного гептерия. Белый цветок взрыва развернется в Нигде, и… всё.
Все дорожки, по которым суетливо ползали его мысли, упирались в эту гладкую стену. Улитки в саду – он накрыл их стеклянной банкой, а они всё на что-то надеялись.
Норман активировал спасательный маяк – пусть в подпространстве Лема сигнал искривляется и капсулу никто никогда не найдет, но важно позвать на помощь. Каким бы крохотным ни был шанс, если ты позвал, кто-то может прийти…
Норман пытался считать дни. Время превратилось в вирус, выжигавший его нервы. Настолько, что Норман стал звать смерть. Он выключал освещение и часами висел во тьме, прижимая колени к животу, глядя сквозь прозрачные участки капсулы на завихрения подпространства – серые, радужные, абсолютно черные… пар от дыхания богов изнанки мира. Он шептал: «Приди. Давай, приходи уже, сколько можно тебя ждать?»
Он пробовал отказаться от питания и воды, но уже через несколько часов ему делалось так плохо, что он плакал и снова брался за инъектор.
Через двадцать два дня Смерть решила заговорить с Норманом. У Смерти было два ангельских голоса: один – белый, как сияние звезд, другой – черный, как абсолютная пустота. Смерть сказала Норману:
Пошедший вразнос разум сетями безумия вытягивает из собственных глубин потаенные ужасы и лепит монстров с ключами от любых замков подсознания.
Смерть не ответила. Он был настороже и через три дня решил, что галлюцинации не вернутся.
– В небесах торжественно и чу-удно… – напевал Норман, заправляя инъектор пищевой ампулой. – Спит земля в сиянье голубо-ом…
Палец Нормана на кнопке дрогнул, перламутровое облачко выстрелило в воздух и унеслось в сторону дальней стены, где его жадно всосали нити обивки.
«
«
«
– Я не мама! – холодея от ужаса, завопил Норман вслух.
Смерть снова затаилась. Смерть молчала, но Норман чувствовал, что она совсем рядом – трогает осторожными пальчиками что-то внутри его головы, будто ребенок, пытающийся нащупать конфетку в кармане, но натыкающийся на незнакомые и странные вещи.
«
Норман удивился, что она не знает. И вдруг понял, что не знает и сам.
Кто я? Сыночек любимый… мамочка добрая… папа подлец, как он мог… но главное, что мы с мамой вместе…
Кто я? Работаю в «Мак-Фанольдсе», платят мало, но хватает на учебу. Дегустаторы знаешь, сколько получают? Еда неплохая, вот попробуй… Да, у меня хорошая улыбка, потому что я честный, и ты мне нравишься…
Кто я? Любовник этой… и парень вот этой… а эту сам очень люблю, а она меня – нет… а вот с этой хорошо, но мы не пара…
Кто я? Удачливый племянник, человек, взявший жизнь за рога. Да, неожиданно повезло. Большое начинается с малого! Теперь-то все получится…
Кто я? Межпланетный контрабандист в рабстве у преступника, год во рту еды не держал… что везу, не знаю. Чью-то смерть, свою, свою смерть…
Чем он был, кем он был – этого словами он выразить не мог. Шелуха слетела, и что осталось?
– Я – Норман, – сказал он, чтобы хоть как-то себя обозначить для Смерти. Чтобы она про него не забыла.