Часа два спустя:
— Сильный огонь. Противник опять атакует — до двух батальонов пехоты с танками.
Потом связь с Уральским прервалась, попытки ее восстановить успехом не увенчались. Связные либо не возвращались, либо возвращались с сообщениями, что деревня Слобода занята противником (значит, прорван левый фланг батальона Уральского), что сильный бой идет у совхоза «Бороденки» (значит, фашисты вышли к огневым позициям 1-й батареи 159-го артполка).
Лишь к вечеру с большим трудом мы локализовали вражеский прорыв. Уральский доложил обстановку, назвал и героев этого боя. Особо отметил артиллеристов из приданного ему дивизиона майора Гарагана.
— Первая батарея стояла насмерть, — сказал он. — Расчеты орудий погибли в рукопашной, при защите огневых позиций. В строю батареи осталось семь человек из шестидесяти.
Подвиг батарейцев зримо предстал перед нами лишь месяц спустя, когда 78-я стрелковая дивизия, уже наступая, вернулась к Озерне. Здесь, близ совхоза «Бороденки», артиллеристы отыскали огневые позиции 1-й батареи. Пушки стояли занесенные снегом. Разгребли сугробы, нашли тела павших товарищей. Все они встретили свой последний час, как положено русскому солдату: лицом к врагу.
Наводчик первого орудия заместитель политрука Лебедев был убит автоматной очередью в грудь. В кулаке он сжимал спусковой шнур орудийного затвора. Пушка оказалась заряженной. Лебедев не успел произвести выстрел. У второго орудия со снарядом лежал сержант Осинцев. Красноармейца Окунцова нашли в ровике. Он и мертвый прижимал к уху телефонную трубку. Почти все погибшие имели бинтовые повязки. Значит, получив ранения, не ушли в тыл, дрались до последнего вздоха.
Все свидетельствовало о жестокой рукопашной схватке, завершившей бой. С ломом в руках погиб лейтенант Никитин, с киркой-мотыгой — санинструктор Иванов… А поблизости, на опушке рощи, стояли, тоже занесенные снегом, десятки деревянных крестов, и на каждом — стальная каска с эсэсовским значком. Дорогой ценой заплатили фашисты за прорыв к батарее!
Мы достойно похоронили героев 1-й батареи, представили их к посмертному награждению. Подвиг бойцов и командиров батареи сорвал попытку командира моторизованной дивизии СС «Рейх» обойти с тыла батальон Уральского.
Одна из групп эсэсовцев, прорвавшись у Слободы, свернула на юг, к деревне Городище, но тоже встретила крепкий отпор. Героем этой схватки стал сержант Хаметов.
Тогда о подвиге Валентина Хаметова узнала вся страна. О нем писала «Комсомольская правда»[7]
, ему посвятил свой очерк фронтовой журналист, ныне писатель, Алексей Башкиров (Талвир).Хаметов по национальности был татарин, родом из-под Комсомольска-на-Амуре. Как и все природные охотники, он тоже бил белку только в глаз. В армии стал отличным пулеметчиком. «Фашист — не белка, ему можно и шкуру попортить», приговаривал он обычно, лежа за пулеметом. Валентин был настолько предан своему оружию, так холил станковый пулемет, что сослуживцы и его самого прозвали Максимом. Когда на фронте я впервые услышал популярную песню о двух Максимах:
Хаметов служил в 40-м полку, в батальоне Уральского, в пулеметной роте старшего лейтенанта Кочергина. В тот день, 19 ноября, Кочергин сам выбрал позицию для хаметовского пулемета — неподалеку от северной околицы деревни Городище, на стыке с флангом 258-го полка.
Сначала рота эсэсовцев попыталась прорваться к деревне лобовой атакой. Пулемет Хаметова работал короткими очередями, быстро и точно. Рота залегла, автоматчики окружили высотку, где держал оборону наш герой. Раз десять атаковали они высоту, но каждый раз откатывались обратно. Уже в сумерках на помощь пулеметчику подоспела группа саперов во главе с секретарем комсомольского бюро 40-го полка младшим политруком Федором Ферковичем. В штыковой контратаке они отбросили остатки фашистской роты. Перед позицией пулемета Хаметова, на склонах высотки, Феркович насчитал более сотни вражеских трупов. Подвиг Валентина Хаметова был отмечен высокой наградой — орденом Ленина.
Пока на фланге и в тылу батальона Уральского происходили все эти события, сам батальон вел упорный бой за деревни Слобода и Мары. Особенно трудно пришлось 4-й стрелковой роте. Возглавлял ее старший лейтенант Николай Степанович Марченко — один из лучших наших ротных командиров. Плотно сбитый крепыш с русым чубом, с веселым блеском озороватых глаз — таким запомнился он мне еще по Дальнему Востоку. Его ничто не пугало. «Чего? Ворог? Сомнем, як порося», — говорил он бойцам. И верно, в этот день Марченко шесть раз водил роту в контратаку, опрокидывая эсэсовцев. И сам работал штыком так, что любо-дорого.