Всего лишь зеркало

Кстати сказать, со Светланой Вы уже должны были познакомиться. Не удивлюсь даже, если знакомство зашло гораздо дальше предписанного моралью. Это наш тип, извините за амикашонство; это наши женщины. Но берегитесь ее. Впрочем, Вы и сами это прекрасно понимаете, не сомневаюсь.

Пожалуй, для первого контакта достаточно (чувство меры во всем – я с восторгом разделяю это Ваше качество).

Если я заинтересовал Вас, то моя душа, запечатленная в бумагах, к Вашим услугам. Если нет…

Что ж, это ничего, в сущности, не меняет. Моя жизнь уже состоялась. Спасибо за все. С искренним приветом – Алик, ныне покойный».

Подпись. Дата.

Вы желаете знать мое мнение об этом письме?

Оно меня заинтересовало. Если бы я писал не для Вас, а для себя (впрочем, кто знает, захочу ли я отдать это в печать, для Вас?), то сказал бы так: я читал его со страхом, переходящим в мистический ужас. Я не мог отделаться от ощущения, что я при определенных обстоятельствах (тьфу, тьфу, тьфу!) мог бы написать именно такое письмо. Я смотрелся в зеркало, в котором отражалась такая картина: я подставляю зеркало Алику, утопающему в ворохе гвоздик и внимательно встречающему мой взгляд. Между нами проскакивает бледно-желтая молния. Мне даже показалось, что он подмигнул мне, хотя настаивать на этом не буду. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…

Все же как хорошо, что человек иногда может никому не сообщать о своих чувствах. Так спокойнее всем.

Прежде чем разбирать бумаги покойного дальше, я достал с полки свой роман и сразу же (мистику сложно остановить, она, если уж поперла, то лезет изо всех щелей) раскрыл его на той странице, где был описан заброшенный парк. Ну почему именно на этой, на 117 стр.? Почему? Кто-нибудь меня слышит? Ведь никто же не слышит. Зачем же тогда книге раскрываться на сто семнадцатой странице? Чтобы продемонстрировать всесилие случая?

Вот это место, если угодно, в которое я вчитался с некоторым волнением.

13

«Осень для меня началась с беспощадной трезвости.

Я пил уже несколько дней, потеряв счет бутылкам и собутыльникам. Это был черный тягучий запой, который в первой молодости расценивается еще как бесшабашный кутеж. Но я-то чувствовал, что перестал контролировать ситуацию. Я поплыл. «Ну и пусть», – отзывалось внутри безвольным шевелением.

– Пусть, – вторил я, опустив голову.

Что-то не складывалось, и это мучило меня. В подобных случаях запои иногда срабатывают как лекарство (правда, это можно установить только в том случае, если ты выживешь). Дни пролетали, как счастливые годы. Похмеляясь, кажется, вчера утром, я удивлением обнаружил, что лето, которое несколько дней назад было в полном разгаре, уже кончилось.

– Кончилось лето? – спросил я у друзей.

Ответом мне был здоровый мужской рогот.

Сегодня утром я забрел в заброшенный сквер в поисках одиночества. В руках у меня была непочатая бутылка полусладкого вина, впереди беззаботный день и, возможно, длинная жизнь. Мне надо было о чем-то подумать.

Я сидел на ребристой спинке скамейки (ноги на сиденье: глупый молодежный стиль) и щурился навстречу теплому утреннему свету, струившемуся сквозь зеленую листву. Никаких признаков осени обнаружить мне не удавалось.

Наступил момент, когда приятней было уже не держать полновесную бутылку в руке, а не спеша отхлебнуть из нее первый глоток, а если честно, залпом отхватить добрую четверть. И ждать после этого мягкой теплой волны, которая примирила бы с мыслью об осени. И еще о чем-то.

Ах, да, от меня же ушла Ольга. Я действительно забыл об этом, и почему-то обрадовался этому обстоятельству, то есть тому, что мне удалось забыть.

Захотелось поторопить момент, когда я почувствую слегка вяжущую влагу на языке. Я открыл бутылку и приготовился уже поднести ее ко рту, как вдруг увидел на скамейке напротив, через аллею, сидящего на грязном сиденье (не на спинке) просто шикарно одетого мужчину. Не броско, а шикарно, я это оценил сразу. Удивительного заграничного покроя и фасона темная рубашка и белые брюки, которых не купить было в наших магазинах (это было начало 1980-х годов). Я замялся на секунду, а потом аккуратно отхлебнул из своей бутылки небольшой глоток и вытер губы.

Мы сидели напротив друг друга и молчали. Я сделал второй глоток. И тут мужчина, которого я тут же мысленно окрестил «диссидентом», сказал фразу, которая потрясла меня до глубины души. Он сказал, даже не глядя в мою сторону:

– Лето как украли…

Дело было не во фразе; дело в том, что секунду назад я про себя произнес точно такую же фразу с точно такой же интонацией. Слово в слово. Буковка в буковку. Это не была шаблонная фраза, она впервые сложилась в моем мутном мозгу.

Отхлебнув из бутылки, я сказал:

– Да…

Потом отхлебнул еще раз и не вытер губы, а облизал их.

– Давно пьете?

Я хотел честно ответить «неделю», но вовремя спохватился и сказал:

– Давно.

– Тут главное вовремя завязать, – сказал незнакомец. – Если до тридцати лет не бросите пить – пропадете.

Я кивнул и опять приложился к горлышку.

– Студент?

Я кивнул.

– Обычно говорят, что это лучшее время в жизни. Но я не уверен, – сказал «диссидент».

– Я тоже.