Вселенная русского балета

Когда на сцене Кировского театра Константин Сергеев возобновил редакцию балета «Спящая красавица», Алле Шелест досталась роль Феи Сирени. Роль, безусловно, интересная, и, например, Елизавета Павловна Гердт говорила, что Фея Сирени – очень значимый персонаж в спектакле. На премьере, когда Шелест исполнила эту партию, многие говорили, что она «забила» Принцессу Аврору – выдающуюся Наталию Дудинскую. Потом, во втором и третьем составах, Шелест станцевала и Принцессу Аврору. Ее Аврора в «Спящей…», как и ее Раймонда, были настоящими аристократками.

Среди многих классических партий, исполненных Аллой Шелест, была одна особая – она полностью соответствовала трагическому дарованию балерины: Никия в балете «Баядерка». В Кировском, а теперь в Мариинском театре «Баядерка» не сходит с афиш.

Именно в этой партии Алле Шелест удавалось «забыться». Кульминацией роли был знаменитый танец со змеей, в котором Никия – Шелест не оплакивала свою любовь, а выходила гордая, отстраненная, будто уже перешла в иной мир.

Картина теней из балета «Баядерка» – шедевр Мариуса Петипа, и в этом фрагменте Алла Шелест несла высокую ноту трагической обреченности и трагического одиночества. Ее выступление ошеломляло…

Когда ее спрашивали, какая ваша любимая партия, она неизменно отвечала: «Последняя, над которой я работаю». И это естественно, ведь она вживалась в каждую роль.

Еще одним шедевром в ее исполнении стала Зарема в балете «Бахчисарайский фонтан». «Бахчисарайский фонтан» – первый драматический балет на советской сцене. Премьеру танцевали Галина Сергеевна Уланова – Мария, и Татьяна Михайловна Вечеслова – Зарема. Вечеслова была хороша в своей партии, но когда на сцену выходила Шелест – графичная, с очень современной пластикой (это видно даже по немногочисленным фотографиям), – образ воспринимался совсем по-другому, от Заремы Шелест невозможно было отвести глаз.

У Шелест с Улановой, когда они танцевали вместе, складывался редкостный дуэт: это было не соперничество, а… любовь, даже обожание. Зарема Шелест была безусловной красавицей, такую невозможно разлюбить, нельзя бросить, предать, и Мария Улановой подпадала под ее чары. Здесь речь идет о даре перевоплощения, который был также присущ и Улановой. Уланова как-то сказала: «Играю с Аллой в “Бахчисарайском фонтане” и говорю ей: “У нас с тобой, Аллочка, удобная внешность: лицо – как бумага, рисуй что хочешь”».

В начале войны Шелест осталась в Ленинграде. До отъезда хореографического училища в Пермь она часто навещала Ваганову, которая каждый день давала уроки на улице Росси. Однажды произошел удивительный случай, о котором рассказывали и Ваганова, и Шелест. Шли они по улице Росси, и вдруг начался артобстрел, а у Шелест была странная реакция на взрывы – то одна ее нога, то другая взлетали вверх. «Алла, перестань, что ты делаешь? – сказала Ваганова бывшей ученице. – Перестань задирать ноги! Перестань кидать батманы! Ходи как все люди». Но ноги сами взлетают, не может Алла справиться с собой. Им кричат: «Ложитесь на землю, ложитесь, сумасшедшие!» Теряя сознание, Шелест падает… Ваганова подхватывает ее… Упали обе. Сколько они пролежали, неизвестно, а когда очнулись, Шелест колотило от страха. Потом она заболела и пролежала с плевритом около месяца. Она была как обнаженный нерв.

В 1942 году, уже в Перми, Алла Шелест впервые попробовала ставить сама: для концертов нужны были номера. Там же она начала давать классы, репетировать.

После войны она работала с Леонидом Якобсоном – уникальным, талантливейшим хореографом, который ценил дар Шелест. Как жаль, что их творческий союз был коротким – всего три года, но остались редкие, изумительные вещи. В роденовском триптихе он поставил для Шелест два номера – «Поцелуй» и «Вечный идол» на музыку Клода Дебюсси. «Вечный идол» запечатлен на пленке, его можно посмотреть и сегодня – он производит огромное впечатление. Шелест очень современна, она представляет тот хореографический язык, на котором сейчас разговаривают многие хореографы.

Мне довелось танцевать эти миниатюры, но когда я увидела исполнение Шелест – была потрясена. Мой отец тоже работал с Якобсоном – Леонид Вениаминович дал ему партию Спартака в балете «Спартак». Отец рассказывал, что хореография Якобсона невероятно сложна для исполнения, хотя движения часто минималистичны, как будто это лаковая миниатюра. Но сколько же требуется внутренней напряженности! Это квинтэссенция чувств, так как в короткий промежуток сценического времени разворачивается целая жизнь.