Вселенная русского балета

Впервые с Леонидом Якобсоном Алла встретилась еще ученицей, когда он поставил для нее прелестный номер на музыку Чайковского «Размышление». В Кировском они тоже встречались – например, она танцевала Фригию в его «Спартаке», и вот она в его коллективе, в «Хореографических миниатюрах». Шли семидесятые годы XX века, у Якобсона не было своего репетиционного зала, не было элементарных условий для работы. После просторных и светлых залов Кировского театра тяжело оказаться в необустроенной раздевалке и репетировать на выщербленном полу в полутемном помещении. Вдохновляло только то, что ты работаешь с гением и когда-нибудь все изменится к лучшему. К коллективу Якобсона было приковано внимание всего интеллектуального Ленинграда, хотя и существовал он полулегально. В самом прямом смысле это была борьба за выживание. Все танцовщики труппы были подвижниками, но лидеров до прихода Осипенко и Марковского среди них не было. К тому же Якобсон не терпел премьерства.

Своим примером опытная Осипенко показывала молодому коллективу, как надо работать, она заражала всех своей одержимостью. А Якобсон говорил: «Мне нужен пластилин, из которого можно лепить. Мне нужен тот, кто не испугается непривычного, не откажется от неудобного». С Осипенко они договорились об одном – что будут пускаться в самые смелые эксперименты. Начали с номера «Полет Тальони». Поначалу Осипенко с пессимизмом отнеслась к этой идее, ведь романтический балет не ее стихия, но личность первой Сильфиды ее привлекла. Получилось очень красиво: балерина порхала в руках невидимых, одетых в черные бархатные костюмы партнеров на фоне черного бархатного занавеса, едва подсвеченного прожектором. Создавалось впечатление, что она парит над сценой. Исполнение Осипенко – бестелесной, хрупкой, одухотворенной – производило магическое впечатление. Это был огромный успех!

Алла и Джон участвовали в программе «Экзерсис XX», где исполняли сложнейшее адажио. А вершиной их совместных поисков стала миниатюра «Минотавр и Нимфа», которая продолжила роденовский цикл, поставленный Якобсоном. Дуэты оживших скульптур были придуманы изумительно талантливо: хрупкая Осипенко – Нимфа в руках могучего Минотавра казалась еще более хрупкой, а сам номер, считавшийся откровенным, показывали полулегально, не включая его в официальную программу. Представители Министерства культуры СССР навесили на него ярлык «порнографический».

За два года работы в труппе Якобсона у Осипенко постепенно развилось недовольство – ей снова не хватало творчества. Она не хотела быть только пластическим материалом – она мечтала выразить свою индивидуальность, но Якобсон не хотел этого видеть, и возникло недопонимание. К тому же пришло безденежье: в Кировском театре балерина, народная артистка РСФСР, получала 400 рублей, а у Якобсона – 70. Когда остро встал вопрос об оплате, Якобсон отрезал: «Стяжательница». Непонимание росло, и Осипенко с Марковским ушли на вольные хлеба в Ленконцерт.

В Ленконцерте они танцевали в сборных программах, и это опять было время выживания. Невыносимо тяжело, когда все приходилось делать самим – подбирать музыку, изыскивать возможности шить костюмы. В Ленконцерте обязывали танцевать везде, даже в сумасшедших домах и тюрьмах. Жить приходилось впроголодь.

И снова Аллу Осипенко постигло несчастье – тяжелая травма, разрыв ахиллова сухожилия. Ей было 43 года. В этом возрасте такая травма – практически приговор, конец карьеры. Операция, гипс, костыли, преодоление боли – и мучительная неизвестность. Но Осипенко не сдавалась, и случилось чудо – через год она вышла на сцену. Но самостоятельная жизнь без репетиционного зала, без коллектива, без стабильности по-прежнему угнетала. В то время Михаил Барышников (он еще не остался на Западе) готовил в Кировском театре программу сольного творческого вечера. Он пригласил Осипенко станцевать с ним балет эстонского хореографа Май Мурдмаа «Блудный сын». И хотя балерина зареклась танцевать в Кировском, она не могла отказаться от приглашения и согласилась. Ее появление на родной сцене в дуэте с Барышниковым было встречено овацией. Танцевала она великолепно – ярко и дерзко, но после вечера Барышников признался: «Знаешь, Алла, я не выдержу второго такого испытания». Ему пришлось столько преодолеть, чтобы показать в Кировском современную программу модерновых на тот момент хореографов. Это была настоящая битва. Потом Барышников улетел в Канаду на гастроли, пообещав Алле привезти музыку Арико, чтобы станцевать с ней вместе новый балет. Но из Канады он не вернулся.