Переход Капуи на сторону карфагенян был крупной дипломатической победой Ганнибала, сравнимой по своему значению с военным разгромом римлян при Каннах. Отпадение от Рима второго по значению и потенциалу города на Апеннинском полуострове служило примером и для других римских союзников. Примеру Капуи поспешили последовать соседние Ателла, Каллация и многие другие городские общины (Polyb. VII, 1, 4). Существенным ударом по военному потенциалу Рима стала и утрата капуанских воинов – по меньшей мере тех 30 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, которых мог выставить этот город (Liv. XXIII, 5, 15). Однако немалое число городов Кампании, не говоря уже о Лации и Этрурии, сохранили верность Риму. А те, которые переходили на сторону карфагенян, следовали примеру Капуи – не брали на себя никаких обязательств перед новым союзником, оговаривали сохранение свободы и самостоятельного управления, не допускали размещения на своей территории пунийских гарнизонов, отказывались поставлять Ганнибалу воинов и материально его поддерживать (Polyb. VIII, 27, 2; Liv. XXIV, 8; XXV, 16, 7). Это делало положение карфагенского полководца странным и шатким, поскольку, откалывая от Рима его союзников, сам он не приобретал никакой существенной поддержки и был вынужден пополнять армию разношерстными плохо обученными наемниками. В сложившейся ситуации критически важной стала поддержка из Карфагена, куда был направлен с отчетом о победах и просьбой об отправке подкреплений брат Ганнибала Магон.
Миссия Магона, подробно описанная Титом Ливием (Liv. XXIII, 11, 7—13, 8), стала одновременно свидетельством высочайшего триумфа и вместе с тем крупной неудачей Ганнибала. С одной стороны, отчет о великих победах в Италии вызвал всеобщее ликование. Карфагенский совет приветствовал Магона, докладывавшего о том, что за время кампании Ганнибал сразился с шестью консульскими армиями, в результате чего четыре римских консула погибли, два бежали с поля боя, причем один из них был ранен, а диктатор, которого римляне считают великим военачальником, приобрел эту славу лишь потому, что не решился вступить в решающее сражение. За все время Рим потерял более 200 тыс. воинов убитыми и более 50 тыс. захваченными в плен. Чтобы усилить эффект от своих слов, Магон приказал высыпать перед собранием золотые сенаторские и всаднические кольца, общий объем которых, по свидетельству некоторых источников, составил после измерения три с половиной модия – около 30,5 литров. На волне всеобщего восторга было принято решение оказать Ганнибалу помощь, отправив ему 4 тыс. нумидийских всадников и 40 боевых слонов, а специальный правительственный агент должен был в Испании навербовать еще 20 тыс. наемных пехотинцев и 4 тыс. кавалеристов. С другой стороны, лидер противников Ганнибала в карфагенском совете Ганнон едко заметил, что победы в Италии в сущности бесплодны, поскольку Рим все еще не капитулировал, а большинство союзников остались верны Вечному городу. Более того, будучи победителем, Ганнибал просит прислать ему воинов, продовольствия и денег, словно он не захватил никаких трофеев и проигрывает войну. «Война в том же положении, как и в тот день, когда Ганнибал вступил в Италию», – подытожил Ганнон. В этих словах заключалась горькая для карфагенского полководца истина: выиграв одну за другой несколько битв, он оставался столь же далеким от победы над римлянами, как и в самом начале италийской кампании. Более того, даже приняв решение об отправке подкреплений в Италию, карфагеняне не уделили этому должного внимания (Liv. XXIII, 14, 1), вследствие чего Ганнибалу приходилось и далее рассчитывать лишь на собственные, уже иссякающие силы.