Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний

Сицилии домогались как римлянин, так и карфагенянин. Равные в своих стремлениях и силах, они одновременно помышляли о власти над миром.

Луций Анней Флор. Две книги римских войн, I, XVIII, 2, 3

 

Следующим объектом экспансии Рима после овладения югом Италии вполне ожидаемо стала Сицилия, являвшася естественным продолжением Апеннинского полуострова и привлекавшая завоевателей своим богатством. В этом свете принятие решения об оказании военной поддержки мамертинцам в их противостоянии с сиракузским правителем Гиероном II было лишь удачным и своевременным поводом для начала осуществления того, к чему римляне в любом случае приступили бы в самое ближайшее время. Это неминуемо вело Римскую республику к столкновению с Карфагенской державой, давно и упорно воевавшей за Сицилию с местными греческими колониями.

Суть и вектор великого противостояния пунийцев и римлян определились при первом же появлении римских войск на острове. Произошло это уже весной 264 г. до н. э., когда в Мессану прибыл римский военный трибун Гай Клавдий, возглавлявший небольшой передовой отряд готовившейся к походу армии консула Аппия Клавдия Каудекса. К моменту появления римлян обстановка в городе существенно изменилась, на помощь мамертинцам уже успели прийти карфагеняне, которым удалось занять городскую цитадель, разместить в Мессинском проливе мощную эскадру и уладить конфликт с Сиракузами. Гиерон, не будучи готовым воевать с пунийцами, предпочел отвести свои войска от города. В таких условиях задача Гая Клавдия состояла в том, чтобы побудить мамертинцев выдворить карфагенский гарнизон из Мессаны, открыто не вмешивая в конфликт римские войска. Завязались переговоры, во время которых военный трибун по меньшей мере дважды побывал в Мессане, разведывая обстановку и агитируя мамертинцев в пользу Рима, причем пунийцы не препятствовали его появлению в городе. Стремление римлян избежать открытого военного противостояния с пунийцами становится понятным, если учесть, что консульская армия Аппия Клавдия Каудекса не имела ни малейших шансов переправиться через надежно контролировавшийся карфагенским флотом пролив. Чтобы попасть на Сицилию, следовало сначала избавиться от карфагенян в Мессане и ее гавани.

Усилия Гая Клавдия были не напрасны, тем более что значительная часть мамертинцев уже тяготилась присутствием пунийского гарнизона в городской цитадели и была не прочь от него избавиться. Сориентировавшись в ситуации, военный трибун заявил, что целью римлян является не овладение Мессаной, а лишь изгнание из города карфагенян, поскольку их контроль над проливом создает угрозу Италии. Это нашло положительный отклик у мамертинцев, и они заверили Гая Клавдия в поддержке и содействии. После своего очередного визита в Мессану военный трибун предпринял попытку провести через пролив небольшую флотилию с десантом на борту, однако плохая погода и противодействие карфагенской эскадры, захватившей несколько римских судов, заставили его вернуться в Регий. Впрочем, командир карфагенского гарнизона Мессаны Ганнон вскоре отдал все захваченные римские корабли и обещал вернуть пленных, если римляне откажутся от попыток овладеть городом. Он предостерегал, что в противном случае будет действовать так, что римляне не смогут даже руки омыть в море.

Вызывает удивление миролюбие пунийского военачальника, который вначале позволил Гаю Клавдию беспрепятственно появляться и агитировать в Мессане, а затем даже вернул совершившему попытку вторжения неприятелю суда. Это миролюбие, видимо, может рассматриваться как подтверждение мнения Полибия об отсутствии в номинально действовавшем на тот момент римско-карфагенском договоре нормы, согласно которой «для римлян была закрыта вся Сицилия, а для карфагенян Италия» (Polyb. III, 26, 3). В этом случае становятся понятными действия Ганнона, не считавшего Мессану частью пунийских владений на Сицилии и потому не шедшего на откровенную конфронтацию с римлянами. То, что карфагенян пригласила часть мамертинцев, не рассматривалось им в качестве достаточного основания для того, чтобы считать город принадлежащим Карфагену, и поэтому он действовал максимально мягко, не желая быть обвиненным в развязывании масштабной войны с Римом.