Повышенное внимание карфагенян к делам в Италии вполне понятно – они воспринимали Пирра как потенциального врага, небезосновательно опасаясь вторжения эпирского царя на Сицилию. Это побуждало их к заключению соглашения о взаимопомощи с римлянами, поскольку, согласно точно ухватившему суть событий замечанию Юстина, «истинным поводом к посылке подкреплений римлянам было желание карфагенян войной с Римом задержать Пирра в Италии, чтобы он не имел возможности переправиться в Сицилию» (Just. XVIII, 2, 5). Это позволяет объяснить также преимущественное внимание в приведенном тексте к обязательствам карфагенян, поскольку соглашение заключалось в момент, когда Пирр воевал с римлянами в Италии и не угрожал карфагенским владениям на Сицилии. Выполняя свою часть соглашений, пунийцы отправили в подкрепление Риму эскадру из 120 кораблей во главе с полководцем Магоном, однако римляне, полагаясь на собственные силы и, видимо, не особо доверяя союзнику и не желая ставить себя в зависимость от его помощи, от предоставленного флота отказались (Just. XVIII, 2, 1–4; Valer. Max. III, 7, 10).
Опасения карфагенян относительно того, что Пирр перенесет боевые действия на Сицилию, оказались не напрасны. После непомерно тяжелой для Пирра победы над римлянами в битве при Аускуле в 279 г. до н. э. эпирский царь потерял интерес к италийским делам и с радостью откликнулся на призыв сиракузских греков вести войну против пунийцев на Сицилии. Уже летом 278 г. до н. э. он высадился на острове и при поддержке местных эллинов предпринял успешное наступление на пунийские города острова. В скором времени ему удалось подчинить все карфагенские владения, за исключением твердыни Лилибея, который пунийцам удавалось удерживать с большим трудом. Прижатые к морю, они готовы уже были заключить с Пирром мир, обязуясь выплатить огромную сумму и предоставить флот для вывода войск с острова, однако же непомерная жажда власти и чванливость эпирского царя, уже возомнившего себя полновластным господином Сицилии и начавшего высокомерно попирать пригласивших его эллинов, помешали его полному триумфу. Лишившись по собственной вине поддержки сицилийских греков, Пирр не мог оставшимися у него силами вести войну против карфагенян и был вынужден отвести свои войска с острова и вернуться в Италию, куда его вновь призвали местные греки для борьбы с римлянами.
Пунийцы при этом не остались безучастными и добросовестно выполняли союзнические обязательства перед римлянами, помогая им в борьбе против эпирского царя. Диодор Сицилийский сообщает: «Карфагеняне, заключив союз с римлянами, взяли пятьсот человек на борт своих кораблей и отплыли к Регию; предприняли штурм, и хотя они прервали осаду, но сожгли лес, заготовленный для строительства кораблей, и продолжали охранять пролив, следя за попытками Пирра переправиться» (Diod. XXII, 7, 5). Уничтоженные римскими воинами при содействии морского флота пунийцев лесоматериалы предназначались для постройки кораблей с целью переправы войск Пирра в Италию. Когда же Пирр покидал Сицилию, «карфагеняне, – по свидетельству Плутарха, – дали ему в самом проливе морское сражение, в котором он потерял немало кораблей» (Plut. Pyrrh. 24, 1).
Таким образом, пунийцы полностью выполняли свою часть мирного договора 280 г. до н. э. с Римом, однако все изменило поражение Пирра в битве при Малевентуме в 275 г. до н. э. и его отбытие из Италии. Теперь Карфаген и Рим из союзников поневоле, ввиду общей опасности, имели все условия для того, чтобы превратиться в соперников. О том, что римляне испытывали неприязнь к пунийцам задолго до разгрома Пирра, свидетельствует уже упоминавшийся отказ римского сената от помощи карфагенского флота в момент, когда войска эпирского царя грозили самому Вечному городу. Какое-то время, до смерти Пирра в 272 г. до н. э., сохранявшаяся потенциальная возможность его возвращения в Италию способствовала сохранению римско-карфагенского альянса, пусть и в пассивной форме. Однако гибель эпирского царя, а затем и скорое полное овладение римлянами всем Югом Италии окончательно изменили положение вещей – следующим логичным шагом Рима должно было стать покорение Сицилии. «Победив Италию, – написал столетия спустя в “Эпитомах Тита Ливия” римский историк Луций Анней Флор (ок. 70 – ок. 140 гг. н. э.), – римский народ дошел до пролива и остановился, подобно огню, который, опустошив пожаром встречные леса, постепенно затихает, натолкнувшись на реку. Вскоре он увидел вблизи богатейшую добычу, каким-то образом отторгнутую, словно оторванную от Италии. Он воспылал страстным стремлением к ней, а поскольку ее нельзя было привязать ни насыпью, ни мостами, решил, что ее следует взять силой и присоединить к материку с помощью войны» (Flor. II, 2, 1–3).