Пунийцы понесли колоссальные потери – Евтропий и Павел Орозий сообщают о 20 тыс. убитых (Eutrop. II, 24; Oros. IV, 9, 15). Гасдрубал за поражение при Панорме был казнен. Наиболее же впечатляющим стало то, что Луцию Цецилию Метеллу удалось захватить в бою или изловить впоследствии всех разбежавшихся по округе слонов. Это не только позволило организовать в Риме впечатляющий триумф, во время которого пленные «вместе со 130 слонами заполонили все городские улицы» (Eutrop. II, 24), но, что еще более важно, позволило наконец избавить римлян от страха перед этими грозными боевыми животными, показав, каким образом можно обращать их против своих хозяев: «Этой удачей Цецилий, по общему мнению, восстановил бодрость духа в сухопутных войсках римлян, которые теперь снова отваживались овладеть полем сражения. Когда в Рим прибыла весть об этой победе, римляне ликовали не столько потому, что с потерею слонов силы неприятеля были ослаблены, сколько потому, что победа над слонами ободрила собственных их граждан» (Polyb. I, 40, 16; 41, 1). Показательно, что сами римляне трофейных слонов в битвах не применяли и после церемонии триумфа их использовали во время представлений в римском цирке.
По всей видимости, именно ко времени после этого поражения следует отнести мирную инициативу карфагенского правительства, отправившего в Рим посольство с целью либо договориться об условиях заключения мирного договора, либо, по меньшей мере, наладить обмен пленными. Согласно римской традиции, для этого пунийцы использовали плененного в битве при Тенете Марка Атилия Регула. При всем том, что современные исследователи считают вымыслом красочные подробности посольства бывшего консула или даже само его участие в нем, рассказы античных писателей о мужестве попавшего в плен полководца заслуживают внимания. Они важны уже хотя бы потому, что позволяют представить образ идеального римского патриота, верного своему отечеству и данным клятвам.
Согласно преданию, Марк Атилий был отправлен карфагенянами в Рим с условием, что он останется пленником и вернется к ним независимо от результатов переговоров. Этим они стремились побудить его всячески содействовать заключению мира на выгодных условиях или хотя бы организации обмена пленными, ведь тогда он сам мог бы освободиться. В случае же неудачи Регула ждал плен и, вероятно, пытки и казнь. Поклявшись вернуться в Карфаген, экс-консул сделал все возможное, чтобы помешать заключению мира. Прибыв в Италию, он отказался войти в Рим, поскольку, согласно обычаю, вражеского посланника следовало выслушать за городом. В точности изложив официальные предложения пунийцев, далее Марк Атилий высказал свое мнение: поскольку Карфаген пребывает в крайне тяжелом положении, следует отказаться от заключения мира на предлагаемых неприятелем условиях и не соглашаться на обмен пленными, поскольку плененные римляне, сложив оружие перед врагом, проявили трусость и потому не заслуживают освобождения, и раз уж они не смогли достойно послужить отечеству в прошлом, то не смогут этого сделать и впредь. Среди пленных карфагенян, напротив, находится немало талантливых военачальников, возврат которых Карфагену чреват поражениями в войне.
Прислушавшись к мнению Марка Атилия Регула, настаивавшего на продолжении войны, римский сенат принял решение отклонить мирные предложения карфагенян. Вслед за этим знатный пленник, верный данному слову, вернулся вместе с пунийской делегацией в Карфаген, понимая, что за содеянное его ждет там жестокая расправа. Описания римскими авторами пыток и казни пленного военачальника крайне разнятся: распятие на кресте; отрезанные веки и лишение сна; ящик, бочка или клетка, утыканные гвоздями или крюками остриями внутрь так, что невозможно было пошевелиться, не причинив себе тяжелых ран; медленно действовавший яд; пытка кромешной тьмой и вслед за этим непомерно ярким солнечным светом, на который принуждали смотреть, насильно раздвигая веки. Подобное разнообразие свидетельствует о вымышленности всего сюжета, призванного подчеркнуть мужество, стойкость и благородство римского военачальника в противовес жестокости и низости карфагенян. В сухом остатке всего рассказа можно утверждать, что, в отличие от Карфагена, Рим не был заинтересован в заключении мира и настаивал на продолжении войны, целью которой на данном этапе стало полное овладение Сицилией.