Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний

Загнанное в угол карфагенское правительство судорожно искало возможность исправить положение, настойчиво предлагая бунтовщикам согласиться на то, чтобы переговоры с пунийской стороны возглавил кто-либо из полководцев, командовавших ими во время войны на Сицилии. Расчет был верным, ведь пользовавшийся уважением воинов командир мог найти с ними общий язык и выработать компромиссные условия соглашения. На первый взгляд, лучшей кандидатурой для этого был командовавший карфагенскими войсками на Сицилии Гамилькар Барка, однако наемники отказались иметь с ним дело под тем предлогом, что он обидел их ранее, добровольно сложив полномочия главнокомандующего и бросив их в Лилибее, а затем не прибыв в качестве посла для переговоров в Сикку. В итоге мятежники остановили свой выбор на коменданте Лилибея Гисгоне, которого воины хорошо помнили благодаря проявленной им заботе во время отвода карфагенской армии из Сицилии. Прибыв в лагерь наемников под Тунетом со значительной суммой, посланник пунийцев приступил к выплате жалованья, одновременно увещевая восставших задуматься о будущем и замириться с карфагенским правительством, которое обеспечивало их работой и всегда щедро платило за службу. Разумно организовав выплату задолженности, отдельно каждой группе соплеменников, Гисгон добился желаемого – многие наемники склонялись к прекращению бунта и достижению приемлемого для обеих сторон соглашения с карфагенянами.

Казалось, конфликт близился к благополучному разрешению, но тут выяснилось, что среди восставших воинов были и те, кто горячо противился любому примирению с карфагенянами. Особенно упорствовали римские перебежчики, опасавшиеся выдачи римлянам и неизбежного жестокого наказания. Их возглавил выходец из Капании, бывший раб по имени Спендий, отличавшийся необычайной силой и отвагой. Пользуясь уважением соратников, он убеждал их не идти на соглашение с пунийцами, поскольку боялся, «что господин его может явиться в Карфаген и получить его обратно, а по римским законам он подлежал позорной смерти» – распятию на кресте (Polyb. I, 69, 5). Спендия рьяно поддерживал ливиец Матос, который был одним из наибольших смутьянов во время выступления против карфагенян и поэтому опасался расправы после прекращения мятежа. Матос убеждал соплеменников-ливийцев, что пунийцы непременно накажут всех их за восстание после того, как остальные наемники, получив все полагавшиеся выплаты, отбудут на родину и африканцы останутся с карфагенянами один на один. Доводы Спендия и Матоса, касавшиеся судеб многих восставших наемников, были весьма убедительны, и вскоре они получили поддержку значительной части войска. Предлогом для обострения отношений с нравившимся воинам Гисгоном стало то, что пунийский военачальник, выплачивая причитавшееся жалованье, задерживал выплаты за хлеб и павших во время войны на Сицилии лошадей. На стихийном собрании по этому поводу безраздельно главенствовали сторонники Спендия и Матоса, мгновенно набрасывавшиеся и забивавшие насмерть любых других ораторов, не вникая даже, согласны ли они с мнением их вожаков. После нескольких таких жестоких расправ никто уже не решался выступить даже в поддержку Спендия и Матоса, тем более возражать им, и вся власть над войском наемников оказалась сосредоточена в их руках.

Пользуясь открывшимися возможностями, эти смутьяны стали подстрекать воинов открыто выступить против Гисгона, видевшего, что назревает новый конфликт, но пытавшегося продолжать прежнюю практику общения с командирами отдельных племенных отрядов и выплаты жалованья по племенам. Поскольку очередь еще не дошла до ливийцев, они явились к пунийскому чиновнику с требованием немедленно заплатить за все сполна. Взбешенный дерзким, разнузданным поведением наглой солдатни, Гисгон предложил ливийцам получить деньги от их новоявленного лидера Матоса, пытаясь, видимо, намекнуть на то, что деньгами распоряжаются пунийцы и именно их благосклонности следует искать наемникам, а не идти на поводу у самозванцев, способных лишь распалять толпу пустыми обещаниями. Эффект, однако, оказался противоположным ожидавшемуся – вместо того чтобы смириться, ливийцы набросились на Гисгона и сопровождавших его пунийцев, заковали их в цепи и поместили под стражу. Предназначавшуюся для выплаты жалованья наемникам казну тут же разграбили. «Теперь наемники были уже в открытой войне с карфагенянами, потому что учинили преступный заговор и нарушили общие всем народам права» (Polyb. I, 70, 6).