Понимая, что для открытой войны с Карфагеном наемникам понадобятся средства и поддержка, главари мятежников незамедлительно направили во все ливийские города посланцев с призывом поддержать восстание и совместно выступить против ненавистных пунийцев. Призыв упал на благодатную почву, ведь во время войны с римлянами карфагеняне обходились с подвластным населением весьма жестко – для обеспечения военных надобностей у сельских жителей изымалась половина урожая, а подати с городского населения были увеличены вдвое, причем «не было никакой пощады неимущим и никакого снисхождения; правителей отличали и ценили не тех, которые обращались с народом мягко и человеколюбиво, но тех, которые доставляли им наибольшие сборы и запасы, а с туземцами обращались крайне жестоко» (Polyb. I, 72, 2–3). Неудивительно, что призыв поддержать восстание против ненавистного Карфагена получил мощную поддержку ливийцев, которые предоставили мятежным наемникам не только денежные средства и продовольствие, но также сформировали многочисленные вспомогательные отряды, в результате чего, по свидетельству Полибия, численность войска под командованием Спендия и Матоса составила 70 тыс. воинов (Polyb. I, 73, 3). Денег же, предоставленных ливийцами, хватило не только на то, чтобы сполна рассчитаться с наемниками, выплатив им все жалованье, но также для накопления больших запасов средств для ведения предстоявшей военной кампании против Карфагена (Polyb. I, 72, 6).
После того как к восстанию наемников массово присоединилось местное население, обычный солдатский мятеж перерос в освободительную войну ливийцев против пунийского владычества. Карфагеняне оказались в катастрофическом положении, блестяще описанном Полибием: «Прежде они (пунийцы. – Авт
.) боролись с римлянами за Сицилию, теперь им предстояло в домашней войне бороться за самоё существование свое и своей родины. Кроме того, после поражений в стольких морских битвах они не имели ни оружия, ни морского войска, ни оснащенных судов; у них не было запасов и ни малейшей надежды на помощь извне от друзей или союзников. Теперь карфагеняне ясно поняли, сколь велика разница между войною с иноземцами, живущими по другую сторону моря, и внутренними междоусобицами и смутами. К тому же главными виновниками стольких тяжких бед были они сами» (Polyb. I, 71, 5–8). Карфагенское правительство вынуждено было в спешном порядке мобилизовать все имевшиеся в его распоряжении силы, организовав верных наемников и сформировав отряды из пригодных к воинской службе граждан государства. Был переоснащен военный флот, отремонтированы уцелевшие во время Первой Пунической войны боевые корабли, к которым, за неимением достаточного количества пентер, добавили также большие транспортные и рыбацкие лодки. Главнокомандующим был назначен тот самый Ганнон, который первым повел переговоры с наемниками в Сикке, а прежде отличился тем, что привел в покорность ливийский город Гекатонтапил. Этот военачальник был способным организатором и со знанием дела приступил к обучению отрядов пунийской пехоты и городской конницы, и вообще, «делал надлежащие приготовления к войне, как человек от природы способный к этому делу» (Polyb. I, 74, 1). К сожалению, этим полководческие таланты Ганнона ограничивались, ведь, по словам Полибия, «с выступлением на поле битвы он менялся: не умел пользоваться благоприятными моментами и вообще оказывался неопытным и неловким» (Polyb. I, 74, 2). Впрочем, что касается военачальников, выбор у карфагенян на тот момент был небольшой, а грамотные приготовления Ганнона внушали надежду на победу в войне.