Следуя совету Матоса, Спендий сформировал в лагере вблизи Тунета отборное войско из шести тысяч лучших бойцов и, присоединив к нему две тысячи галлов под командованием Автарита, двинулся параллельно войску Гамилькара, стараясь не покидать предгорий. Нанести существенный урон пунийцам державшиеся горных склонов повстанцы не могли и лишь отслеживали перемещения неприятеля в надежде улучить удачный момент для нападения. Вскоре удача улыбнулась Спендию и Автариту – в момент, когда Гамилькар встал лагерем в окруженной со всех сторон горами долине, на помощь повстанцам подошли отряды ливийцев, заблокировавшие войско карфагенян с фронта, и нумидийцев, расположившихся у пунийцев в тылу. С фланга грозил отряд под командованием Спендия, окончательно захлопывая крышку западни, в которую попало войско Гамилькара. Выбраться из нее пунийскому полководцу помог случай: молодой вождь нумидийцев по имени Нарава, давно восторгавшийся полководческим талантом Барки и благоволивший Карфагену, решил перейти на сторону противника. В сопровождении сотни приближенных всадников он подъехал к карфагенскому лагерю, знаками привлекая внимание стражников. Отправленному к нему посыльному Нарава сообщил, что желает поговорить с Гамилькаром. Поскольку Барка опасался подвоха и отнесся к предложению переговоров с недоверием, нумидиец оставил своего коня и копья отряду сопровождения и в одиночку, безоружный, бесстрашно направился в пунийский лагерь. В разговоре с пунийским полководцем Нарава сообщил, что давно желал подружиться с Баркой и прибыл сюда исключительно для того, чтобы «быть верным товарищем его во всяком предприятии и во всяком замысле» (Polyb. I, 78, 7). Для Гамилькара это открывало путь к спасению, и он поспешил не только заверить молодого нумидийского вождя в своей признательности, но пообещал выдать за него замуж свою дочь, если Нарава будет верным союзников пунийцев. Обрадованный столь лестным предложением нумидиец отбыл в свой лагерь, откуда вскоре вернулся в сопровождении двух тысяч всадников, вставших под карфагенские знамена.
Лишившись конницы, Спендий решил более не медлить и дать карфагенянам бой. Спустившись в долину и объединив силы наемников с ливийцами, он вызвал Гамилькара на битву, в которой боевые слоны карфагенян и нумидийская конница сыграли решающую роль в разгроме повстанцев. «Сражение было жестокое, – свидетельствует Полибий, – победителем остался Гамилькар, потому что и слоны прекрасно сражались, и Нарава оказал блистательнейшую услугу» (Polyb. I, 78, 11). Потери ливийцев и наемников составили около 10 тыс. воинов, еще четыре тысячи были захвачены пунийцами в плен. К пленникам Барка проявил предусмотрительную гуманность, предложив им либо поступить на службу в карфагенское войско, либо отправиться, куда им заблагорассудится. Пунийский полководец предостерегал их лишь от продолжения войны против Карфагена, угрожая, что в случае повторного пленения пощады им не будет. За великодушием Барки стоял грамотный расчет и желание отколоть от повстанцев тех, кто начал колебаться и желал прекратить войну. Прощая пленным предыдущие проступки и предлагая либо служить в пунийском войске, либо идти на все четыре стороны, Гамилькар рассчитывал, что примеру товарищей последует большинство остальных мятежников.
Действия Барки не на шутку встревожили предводителей бунтовщиков, опасавшихся потерять если не все свое войско, то значительную часть его, поскольку воины благодаря позиции карфагенского военачальника получали возможность стать либо перебежчиками, либо дезертирами, не опасаясь при этом каких-либо наказаний со стороны пунийцев. Спендию и Автариту требовалось срочно создать такую ситуацию, при которой благосклонное отношение карфагенян к повстанцам стало бы абсолютно невозможным. Для этого следовало предельно ожесточить противника, чтобы пленные не могли больше рассчитывать на милостивое отношение пунийцев. С этой целью было решено жестоко казнить томившегося в плену Гисгона и остальных карфагенян, мирных посланников, захваченных еще до начала боевых действий. Во время специально созванного собрания командиры мятежников сообщили воинам о вестях с Сицилии от оставшихся на острове наемников, которым якобы удалось узнать, что среди повстанцев зреет заговор с целью освободить Гисгона. Подчеркнув опасность освобождения столь опытного военачальника, способного причинить восставшим существенный вред, Спендий призвал усилить его охрану, одновременно заявив, что великодушие Гамилькара Барки является притворным и карфагенский военачальник думает отнюдь не о спасении пленных, «но о том, как бы при помощи освобождения их покорить вас своей власти, и если мы ему доверимся, он разом отмстит не отдельным личностям, но всем нам» (Polyb. I, 79, 12).