Всемирная история сексуальности

Как мы уже заметили, однополая любовь получила широкое распространение в древности во всех странах Восточного Средиземноморья, как и сегодня, даже больше, чем на Западе. Однако не было найдено никакого физиологического объяснения особой распространенности этого заболевания в Греции. Ничто не указывает на то, что физическое строение греков отличалось от строения других народов. Поэтому объяснение следует искать в некоторых социологических факторах, в развитии определенного идеала красоты, наиболее близко реализованного в стройном теле юноши. Тем не менее, остаётся примечательным то, что юноши, обычно склонные к влечению к людям своего возраста, но противоположного пола, смогли без отвращения переносить объятия гораздо более пожилых людей своего пола.

Это последнее извращение того, что обычно считается нормальной формой половой жизни, было, очевидно, результатом принуждения, навязанного молодым людям под маской образования и подслащенного для них материальными благами, подарками, жизнью более легкой, чем жизнь в их родных домах, и обещанием блестящей карьеры. Если юноша однажды преодолел неприятный элемент в ситуации, тщеславие делало всё остальное. Он был польщён тем, что люди старше и влиятельнее него обращаются с ним как с равным; когда с ним обращались не как с беспризорным мальчишкой, как с ним обращались отец или учитель, а как с равным членом круга друзей. В таких обстоятельствах молодые люди находили в себе силы нежно обнять такого физически отталкивающего человека, как Сократ, и жаловаться, что он слишком мало их ласкает.

Мужчины высокого происхождения ещё больше поощряли юношеские амбиции и уступчивость, говоря ему, что любовь между мужчинами является истинно аристократической и рыцарской формой эротизма. Это был «Дорик». Это было Слово силы. Крит был «дорическим», Спарта — «дорической"; Дорик означало «голубокровный», и это было приманкой даже в демократических Афинах. Была ли за этим какая-то историческая правда, крайне сомнительно. Дорийцы пришли в Грецию задолго до ионийцев, но мы ничего не слышим о гомосексуализме в ранние века. Стихи Гомера, в которых так много фигурирует секс, не фиксируют никаких конкретно эротических отношений между мужчинами. Ахилл, которого Эсхил изображает любовником, а Платон — возлюбленным Патрокла, подвергает опасности всю греческую армию, когда у него отнимают любимую рабыню Брисеиду. Вожди Ахейской армии, князья Лакедемона, не являются педерастами; у них есть жены, за которых они сражаются. Даже великий божественный эпос Гесиода «Теогония», написанный через сто лет после «Илиады», едва ли намекает на существование гомосексуализма. Олимпийские боги Гесиода — гетеросексуальны, каковы были, по всей вероятности, греки его времени.

Только в VI веке появляются признаки перемен. Сыновья Писистрата были вовлечены в гомосексуальную связь, в то время как Гармодий и Аристогитон, убийцы тиранов, по общему признанию, были гомосексуалистами. Замечания Солона о «педофилии» — любви к мальчикам — определенно дружелюбны. Столетие спустя мы находим двух государственных деятелей, добродетельного Аристида и смелого Фемистокла, отдалившихся из ревности к красивому юноше по имени Стесилаос. Гомосексуалисты в своей библии платоновском «Пире"[54] заставляют Аристофана сказать, что только те молодые люди, которые душой и телом преданы гомосексуальной любви, становятся государственными деятелями. Даже расцвет педерастии может показать многочисленных государственных деятелей, которые жили совершенно нормальной, гетеросексуальной жизнью.

Платоническая и лесбийская любовь

«Пир» Платона, действие которого происходит не в доме самого Платона, а в доме трагического драматурга Агафона, печально известного гомосексуалиста, и в то время, когда Платон был ещё ребенком, во многих отношениях не заслуживает доверия как исторический источник. Это типичный продукт литературы гомосексуалистов. Он видит мир искаженным через очки педераста. Полупьяные мужчины, якобы представляющие элиту Греции, долго спорят о том, кто с кем должен спать, причем предмет их близости не вызывает никаких сомнений. Тем не менее, именно этой работе Платон обязан своей репутацией апостола чистой «платонической» любви, очищенной от всех похотей плоти, и по сей день женщины, защищающие свою репутацию, хвастаются, что их отношения с мужчинами, за исключением их более поздних мужей, были чисто «платоническими».

Весь лексикон эротики не знает более странного непонимания. Платон, вернее, Павсаний, в уста которого Платон вкладывает эти слова, — проводит различие между «священной любовью», основанной на духовной гармонии и интеллектуальном влечении, и «мирской любовью», направленной только на физическое удовлетворение. Но он сразу же добавляет, что священная любовь может существовать только между людьми: