Всерьез (ЛП)

И как он от этой гордости ради меня отказывается, как позволяет ее забрать — это только наше с ним личное. А на людях уже моя обязанность — беречь Лори.

Ладно хоть облажаться я не должен. Эта плетка потяжелее той, к которой я привык, но по сравнению с Робертовой просто небо и земля, и вообще она ничего так. Держать ее — это одновременно и бешеный восторг, и прямо благоговение, а уж как чувственно. Рукоять улеглась в мою руку, будто специально подгоняли, а узор елочкой под большим пальцем как-то успокаивает, словно складки чьей-то ладони.

Когда я провожу пальцами сквозь хвосты, которых где-то штук с сорок, наверное, то чувствую шероховатость кожи, крошечные вмятинки и пузырики, тоже на удивление индивидуальные, которые согреваются от моих рук.

Мне очень-очень хочется заставить эти хвосты танцевать на коже Лори. Создать такое сочетание прекрасного и сильного: боли и наслаждения, кожи тела и кожи ремешков, и ахтыжблин. Ащщ. У меня бы сейчас точно встало, если б член не побаивался всей этой толпы, которая на него пялится.

Бросаю взгляд на Лори. На его роскошную спину, сильную и прямо зовущую понаставить на ней отметин, золотистую в приглушенном свете. Я так его люблю и так отчаянно хочу заставить страдать.

Вот только… все должно быть по-другому. Не для чужого удовольствия, а лишь для нас двоих. И Лори, кажется, трясет. Не как обычно, а такой мелкой лихорадочной дрожью, которую он будто бы пытается унять, но не может.

Иду к нему. Народ, вероятно, думает, что я стушевался, но мне плевать. Кладу ладонь Лори между лопаток, и он вздрагивает, словно я воткнул в него кучу иголок. И кожа у него вся липкая от холодного пота.

— Так, знаете что, — поворачиваюсь я к толпе. — Идите на хрен.

— Тоби… — слабый шепот от Лори.

— Нет, серьезно. Это ж… типа… важный момент. Наш с Лори. И я буду делать все по-своему, а не по чьей-то там указке. Так что… концерт окончен. Извиняйте.

Я передаю плетку обратно тому мужику. Он отвечает мне странным легким кивком, как будто салютует. Понимает, похоже.

А все остальные до сих пор пялятся. Ёпт, что непонятного в «концерт окончен»?

Ну уж, обломитесь. Я не обращаю на них внимания и возвращаюсь к Лори. Пытаюсь снять его с креста, но он хватается за перекладины, и я по-клоунски не дотягиваюсь и не могу заставить его разжать руки.

Приходится как лоху дергать за плечо.

— Пойдем, любимый. Я домой хочу.

Это до него доходит. Он опускает руки и разворачивается. И сейчас выглядит не совсем как мой Лори. Дрожь теперь бьет уже все его тело, а глаза мечутся, будто у дикой лошади.

Мать моя женщина, как я рад, что не ударил его. Но что странно — точно знаю, что и близко не подошел к порке. А вот Лори, наверное, не знал… Ё-мое, все-таки облажался. Я ж просто растерялся и хотел как лучше. Капец.

Сдаю чуть назад, пытаясь поманить его за собой, словно Лори — робкое дикое животное, а я — совсем никудышный зверолов. Но он все-таки идет, шаг за шагом, а потом совершенно неожиданно валится на колени, как подкошенный, прямо у моих ног. Выглядит это пугающе, ни разу не грациозно и как-то беспомощно. Я слышу звук удара об пол и даже не представляю, насколько ему сейчас пипец как больно. А потом Лори падает еще и на локти, протянув ко мне руки, и говорит, кажется: «Спасибо, спасибо, спасибо».

Етить твою, это тоже зрелище не для всей местной публики. Так что я бухаюсь на пол рядом и обхватываю Лори руками. Держу его, а он держит меня, и мы охренеть как крепко вцепились друг в друга. Не знаю, сколько в итоге так сидим, но когда я вновь поднимаю голову, вокруг нас никого.

Уже хорошо.

И Лори снова теплый и больше не дрожит.

И это тоже неплохо, пожалуй.

Пару секунд спустя он отводит челку мне с глаз — у него по этому поводу вообще прямо пунктик непонятно с чего — но так я понимаю, что с ним все будет в порядке. И господи, какое облегчение, пипец просто. Потом он мне улыбается застенчивой такой легкой улыбкой и говорит: «Баноффи».

И нас накрывает смехом. Нервным смехом, а лично я так вообще не уверен, что не должен рыдать в это время, но и черт с ним. Что делаем, то делаем, по ощущениям все равно правильно.

Тут не ловит сотовый, поскольку подвал, а значит, мы не можем вызвать такси, так что приходится, спотыкаясь, подниматься наверх. По дороге нам попадается мужик, который одолжил мне свою клевскую плетку, и в руках он держит рубашку Лори.

Засовывать в нее несчастного Лори нам приходится вдвоем. Он пытается помочь, но пальцы у него сейчас, в общем, не в рабочем состоянии.

Господи. Что я с ним сделал?

Такси нам вызывает Клевскоплеточный мужик, и в итоге мы втроем сидим на пороге и ждем машину. Холодный воздух оказывается очень приятным, потому что в доме температуру сделали комфортной для голых, то есть, проще говоря, некомфортно высокой. Лори кладет голову мне на плечо, словно он совсем измотан, я вдруг чувствую себя так же — только внутри, не снаружи — и мы наваливаемся друг на друга.

— А, Тоби, — говорит Лори заплетающимся языком, словно в полудреме, — это Дом. Он играет на альтовом саксофоне.