Всерьез (ЛП)

Поэтому я не вот чтобы думаю, будто, засунув небольшую часть моего тела в тело Лори, я что-то хоть как-то поменяю. Но — особенно сейчас, без разделяющего нас латекса — хочется узнать, каково это. Взять его другим способом.

Но тут есть одна проблема. Понимаете… Как бы объяснить. Не слишком у меня хорошо получается. Я пробовал пару раз. И знаю, что кому скажи, покрутят пальцем у виска — с моими-то мечтами о том, чтобы вязать мужиков по рукам и ногам и заставлять их страдать. Но как следует кого-то трахнуть — это такая большая ответственность. А, знаете ли, сложно оставаться ответственным, когда, стоит тебе попасть внутрь, член сразу такой: «оодакрасавчик» и бросается как нищий на застолье. Хотя, если уж совсем быть честным, до Лори у меня хоть сверху, хоть снизу все разы включали кучу извинений и «ничего-ничего», а это хоть и нужно, и, там, вежливо, но не слишком… ну… эротично, верно? Так что, думаю, дело тут в опыте и в том, чтоб знать, что ты хочешь и как это получить.

Но по правде, я просто никогда до этого ни к кому такого не чувствовал. И если отбросить все сантименты, то остается похоть. Всепоглощающая, грязная, жадная, собственническая похоть. Такая, от которой все горит. Как коктейль Молотова у меня в груди.

В общем, я знаю, что скорее всего взорвусь в фонтане дурацкого неконтролируемого блаженства, как только ему присуну. И знаю, что Лори — по какой-то своей непонятной причине — мои фонтаны дурацкого неконтролируемого блаженства вроде как заводят, но все равно это не то, чего я хочу сегодня вечером. А хочу я заставить Лори почувствовать то же, что сам чувствую в его руках. И, похоже, не знаю, как это сделать. По крайней мере, не силой одного ствола.

Но вот другим способом, думаю, получится.

Если довести его до отчаяния, до беспамятства, до такого экстаза, что он будет принадлежать мне без остатка, будет умолять меня его трахнуть, что сломается, как только я в него войду, тогда сломаться мы сможем вместе. И стать потом целыми.

— Раздевайся, — говорю я ему в спальне.

И пока он снимает одежду, разглядываю принесенный им арсенал. Веревки, цепи, наручники. Рулон чего-то вроде изоленты, который меня на секунду пугает, пока не вижу, что она не липкая. И только уже с мотком веревки в руках я вдруг вспоминаю, что вообще-то ни хрена об этом не знаю. Сама веревка такая шелковистая, и ее приятно перебирать пальцами. Но меня выгнали из скаутов за курение травки позади дома культуры, и, в принципе, единственное, что я регулярно завязываю — это шнурки. И то обычно стягиваю и надеваю кеды просто так, без расшнуровывания.

Внезапно меня сзади обнимает уже голый Лори. Я прижимаюсь ближе к его рукам, теплу его тела.

— Это всего лишь веревка, — шепчет он, — ты не обязан брать именно ее.

— Но с ней вроде как традиционно.

Он пожимает плечами.

— Кому-то веревки нравятся, кому-то нет. Кто-то любит притворяться, что это своеобразный статусный символ только потому, что обращение с ними требует некоторого навыка.

— А ты что думаешь?

— Если б тебе нравилось, то и мне бы понравилось. Если б для тебя был важен ритуал.

Я размышляю над его словами. Может, когда-нибудь и попробуем. Но сейчас мне слишком нестерпимо хочется видеть его беспомощным, сделать его беспомощным. И даже не приходится ничего объяснять — он каким-то образом умудряется прочесть ответ по моему телу.

— Тогда мне все равно как, просто хочу, чтобы ты… — О, одно из его секундных колебаний. Блин, они такие милые, что я скоро с ума сойду. — …меня связал. Любым способом, каким хочешь.

Я выбираюсь из его рук и начинаю копаться в остальном лежащем на кровати реквизите. Все-таки надо было получше обдумать кинковую сторону дела. Я бросаю взгляд через плечо, чтобы проверить, не запорол ли все окончательно, но Лори опустился для меня на колени. Я не подумал — и не знал, что можно бы — его об этом попросить, но оно помогает. Его терпение. Понимание. Одобрение. Этот его жест меня так тронул, что я опускаюсь рядом — прямо с кожаным наручником в руках — и целую его. Целую, пока не начинает казаться, что мы никогда не нацелуемся.

И тут я останавливаюсь.

Во рту до сих пор стоит вкус его стонов.

— Залезай на кровать.

Его глаза такие затуманенные, как дождливый день.

— Как мне лечь?

— На спину, руки на перекладине в изголовье кровати.

Лори знает, как я завожусь от такой его позы — когда он вытягивается для меня во весь рост. Его мышцы от этого выстраиваются в ряд, как солдаты. Четко очерчивают контуры тела. Демонстрируют его силу. Согласие побыть беспомощным.

Для меня.

Есть у него такое умение. Из самого себя делать подарок.

И от этого прямо чувствую себя пристыженным.

Если честно, я его реально охрененно уважаю. И чем больше он мне дает — боли, достоинства, стыда, слез, этой слабости, которая, на самом деле, никакая и не слабость — тем больше мое уважение. Мое обожание.

Вот тебе и притворился умудренным опытом. Но мне пофиг. Волноваться буду потом. А это — сейчас, и сейчас я король мира. Ну, король его мира, во всяком случае.