Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Но до этого были еще пьеса «Бронепоезд 14–69», грандиозный успех ее постановки во МХАТе. И пьеса Булгакова «Дни Турбиных». В ней сложный мир романа «Белая гвардия», по которому она создавалась, оказался нарушен. Главное, Булгаков переделал своего главного героя из врача в полковника и идеолога неминуемого конца белой гвардии, пророка пришествия большевиков. Николку Булгаков сделал инвалидом, в тени всеми любимого пришельца Лариосика, ему внимающего и поддакивающего. В 1926–1927 гг. пьеса с триумфом шла в Москве, во МХАТе. Потом критику усилили, утверждая, что «Булгаков не сатирик, а идеологический враг». Иванов в письме Федину отозвался о пьесе так: «Сей советский Карамзин утверждает, что и Эразмы “могут чувствовать”» (28 сентября 1926 г.), имея в виду, очевидно, трагедийность пьесы. Спектакль оценил еще выше – «играют на такой простоте и так здорово, что лучше нельзя». Другая булгаковская премьера, «Зойкина квартира», едва ли впечатлила: это фарс, где вместо благородных офицеров-дворян жулики и проститутки, кокаинист Обольянинов и прожженная хозяйка притона Зойка. А ее администратор Аметистов перекочевал под именем Остапа Бендерак Ильфу и Петрову.

Далекому от газетной бойкости Иванову было далеко и до шедевров сатиры газетного толка. Так что Иванову с его «Алфавитом» соперничать с Булгаковым не было резона. Если считать, конечно, что Иванов соизмерял свое творчество с булгаковским и, шире, с «юго-западниками». А видимо, так и было. Не зря этот злосчастный «Алфавит», точнее, одну из его редакций, он уничтожил в ноябре 1926 г., сразу после МХАТовской дилогии Булгакова – спектаклей «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира». Тем обиднее, что работал Иванов над своей комедией три года, переделывал и переписывал раз семь, а получилось нечто странное. И малосмешное. И только с тетрадки, которую хотят купить тут чуть ли не все, начинает проясняться, к чему в этой пьесе целый ералаш событий, диалогов, реплик. Едва ли не все ее герои, в том числе сановные, например председатель исполкома, влюблены в красавицу Раису и пишут ей любовные записочки из листов этой самой тетради. А она, делая вид, что раздумывает, понемногу втягивает всю эту праздношатающуюся элиту городка Лбищенска, от исполкомовского сторожа и вечно сонного завхоза совхоза «Красная корова» до самого председателя исполкома, в процесс запуска паточного завода. Нужно сырье (кукуруза, картофель), топливо, транспорт (пароход) и те, кто всем этим займется. Собственно, в перипетиях взаимоотношений персонажей многолюдной этой пьесы и скрывается его «алфавит». Разношерстные герои здесь меняют свои мнения, обличия, амплуа на другие так радикально, словно задумали изменить порядок букв в этом своеобразном алфавите. Однако в финале Раиса Семеновна уезжает на пароходе по Волге, возможно, что и за новыми приключениями. Может, и в Москву, где ее может ждать участь булгаковской героини. Кстати, первый вариант «Алфавита» предполагал местом действия сделать «московскую квартиру», в которую вселяются кавказские родственники Раисы.

Иванов, очевидно, присутствовал на генеральной репетиции «Дней Турбиных», состоявшейся 23 сентября 1926 г. А через два дня в письме Горькому он склоняется к антисоветскому характеру пьесы Булгакова: «“Белую гвардию” Булгакова разрешили. Я полагаю, пройдет она месяца два-три, а потом ее снимут». «Дни Турбиных», однако, снимут с репертуара только в апреле 1929 г.: пьеса нравилась самому Сталину. Иванов ее гениальность признавал и творчество Булгакова ставил весьма высоко. Но и сомневался: «Пьеса будит совесть, а это жестоко. И хорошо ли, не знаю». И за что «коммунисты Булгакова не любят», объяснил в том же духе: «Если я на войне убил отца, и мне будут каждый день твердить об этом, приятно ли это». Пьеса показалась ему «жестокой», его совесть, оказывается, только дремала, она не была успокоена. Как же ее было утихомирить? Только тем, что написать собственную пьесу о тех годах, где, кроме страдающей, «чувствующей» интеллигенции, будут и «мужики», которые «чувствовать умеют» не хуже, и никакие бронепоезда – последнее прибежище белых – им нипочем.

Раскольников, новый начальник Иванова по «Красной нови», готовых ответов не давал. Он явно притягивал к себе. Но противоречивым оказался не меньше других. Прошедший путь от юного гардемарина до командующего Балтийским флотом, одного из вождей «Кронштадской республики» 1917 г., побывавший в английской тюрьме, состоявший «в резерве» у Ленина во время Октябрьской революции, командовавший на фронтах Гражданской войны, служивший дипломатом в нескольких странах, личностью он был непростой. Соответствовавшей своему псевдониму (наст. фамилия Ильин). Надо было с этим жить. Хотя бы до 1930 г. дотянуть. А в конце 1920-х Иванов ходил вместе с Пильняком, Замятиным, Булгаковым в «упадочниках», почти антисоветчиках. Раскольников и тут не был помощником. В тревожное трехлетие 1928–1930-гг. Иванов входил с расколом в душе и творчестве и с Раскольниковым вместо Воронского.