Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Воспоминания Петрова вновь говорят нам, что Иванов жил в Омске и работал в «Сов. Сибири» намного дольше, чем мы полагаем, – с весны 1920 г. Не зная, как совладать с такой настойчивостью мемуаристов, предположим другое: что Иванов умудрялся совмещать работу в Татарске и Омске, так сказать, «вахтовым методом», бывая наездами в городе и сохраняя основными прописку, место работы и должность в Татарске. Это было вполне в духе и стиле той эпохи интеллигентов-«многостаночников», о которых мы сказали. Но почему-то больше доверия воспоминаниям Оленича-Гнененко, который принял Иванова на работу в «Рабочий путь» только поздней осенью 1920 г. И только после этого, только к 1921 г. или в его начале, Иванов начал печататься в «Сов. Сибири», заметим, под псевдонимом «Изюмов». И наконец, с помощью Ярославского перешел туда литературным сотрудником. Хотя Петров пишет, что он работал там и метранпажем, и наборщиком, и «выпускающим – ночным редактором». Возможно, Петров присовокупил себя и свои воспоминания из 1919 г., когда у них в Омске было целое молодежное содружество, включая Анова, Рябова-Бельского, Урманова и др., которому добавляла азарта подпольность. Не зря в этих воспоминаниях есть слова о «жизнерадостном виде, общительном нраве» Иванова, что опять же может быть анахронизмом годичной давности. Но не будем и отрицать мемуариста. Ибо тогда, примерно со второй половины 1920 г., Иванов вновь начал писать, входя в колею прежнего своего писательства, когда он блистал «Рогульками» и еще раньше – рассказами «По Иртышу», «Дед Антон». В наступившей «второй» и окончательной советской власти, сравнительно с «первой», 1918 г., требовалось как-то переварить, художнически переосмыслить новый материал. Вот и Оленич-Гнененко сообщал, что, «работая в отделе (газеты “Рабочий путь”. – В. Я.), Всеволод Вячеславович написал на материалах, рабкоровских и селькоровских заметках, ряд рассказов. Помню, что один из них назывался “Глиняная шуба”».

Был он, однако, чуть ли не единственным рассказом, относившимся к «селькоровским» материалам. Но главное, что должно было смутить того же Оленича-Гнененко, это то, что действие рассказа времен продкомиссаров и продразверсток, т. е. самого что ни на есть современного, происходит в Павлодаре, на реке Иртыш. Далеко от Татарска, и не в Омске, а в родном Иванову городе на границе с «киргизской» степью. А в другом рассказе, «Бруя», написанном уже в Омске в январе 1921 г., действие еще ближе к родным местам: там упоминается «Гринька атаманов» из «Лебяжьева», за которого хочет выдать героиню рассказа его отец. «Лога», рассказ, который тоже мог быть написан еще в Сибири, использует тот же «материал» – казачья станица, Иртыш, голодные «киргизы», просящие хлеба. А уж цикл «Алтайские сказки», датированный 1920 г., совершенно точно написан в Сибири, в Омске и Татарске. О нем Иванов упоминает в письме Горькому 16 января 1921 г.: «Написал ряд рассказов и сказок, причем хотел сейчас “Алтайские сказки” послать Вам, но затеряются, должно быть, лучше уж сам привезу». А эти сказки и вовсе вне времени, к его работе в газете никак не причастны. Наоборот, дают повод думать, что Иванов хочет отстраниться от современности, всех этих комиссаров, продразверсток, «кумыний» и советских венчаний, как в «Бруе». Все это напоминает прошлый, 1919 г., когда в разгар работы в колчаковской газете «Вперед» Иванов пишет рассказы (и вскоре издает их книгой) совершенно аполитичные, чтобы отдохнуть от войны. Как герой рассказа «Духмяные степи» инженер Янусов, приезжающий в родную станицу, вдыхает запахи Иртыша, любуется пологом неба, наслаждается степью. Его будто бы позвала кровь предка, хана Кий-оглы, но в решающий момент эта кровь «не заплакала», и он покидает степь. Так и Иванова в колчаковском 1919-м позвала его малая родина, и он написал совсем другие по настроению рассказы, по собственному определению, «краснощекие».