Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Иванов же словно обходил эту щекотливую тему. Или говорил, писал о ней опосредованно, маскируя пугающую реальность начала новой гражданской войны в такие вот полукомические эпизоды. Так же, собственно, произошло и с рассказом «Лога», в центре которого тема сытости и голода, села и города (официально датирован началом 1920-х гг.). Тема же любви горько осмеяна и профанирована Сенькой Трубычевым, который кормит хлебом приехавших в село голодных «киргизов» не из жалости и доброты, а чтобы они быстрее «подохли». И такого мерзавца Аксинья было полюбила. Словно стыдящаяся своей и всего села сытости, втайне, ночью, относящая голодным мешки зерна, Аксинья так же непроста, как отец Наум из «Глиняной шубы». Если того мучают вопросы веры и души: у него «душа обуглилась» от намерений новой власти «людей кроить» и «души разграфить», то ее мучит ее тело, данное ей непосредственно землей, «логами», а потому безгрешное. И в то же время темное, таящее самые непредсказуемые желания, не зря от ее взгляда становится «темно на душе у курчавого» ее любовника. Как в логах, где всегда темно, но плодородно, сыто, пасущийся там скот «молоко приносит густое, как сметана, сладкое, как мед». Но эта «темнота» и обоюдоостра: Аксинья однажды может и сказать советской власти нет. И сытость, обернувшаяся голодом продразверсток, возьмет в руки оружие. Обо всем этом Иванов, кончено, прямо не пишет. Это только вычитывается из его рассказов, где злободневные темы 1920-го – начала 1921 гг. даются в человеческом измерении. Ему ли, газетному работнику, хоть штатному, хоть внештатному, не знать о тех событиях. Уже 15 июля 1920 г. началось Бухтарминское восстание в станице Больше-Нарымской.

Полыхало и в родных местах Иванова. Северо-западнее Семипалатинска в конце июля появился полк повстанцев и был организован штаб Народной армии – все, как у бухтарминцев. Лозунги были обычными для малограмотных крестьян и казаков: «Да здравствуют Советы, долой коммуну, нет капиталу», был и такой: «Да здравствует свобода, равенство, братство и любовь» и даже: «Вся власть Учредительному собранию». Одним из вождей повстанцев, не желавших сдаваться, был уроженец Лебяжьей есаул (или штабс-капитан) Дм. Шишкин 1882 г. р. (псевдоним Казаков). С ним связан другой, еще более впечатляющий эпизод с пароходом «Витязь», захваченным 23 июля в ходе боя с его пассажирами – военнослужащими РККА. «В Павлодаре через месяц после подавления восстания, мстя за пережитые страхи, павлодарские коммунисты объявят красный террор местной буржуазии». И «25 августа 1920 г. объединенное заседание Павлодарского уездного бюро РКП(б), ревкома, политбюро и военкомата приняло решение взять 56 заложников, 24 из которых 28 августа были расстреляны»[1]. А восстания продолжались, разгорались, и к 1921 г., т. е. к отъезду Иванова в Петроград, полыхнули настоящей войной. «Хроника основных политических событий и фактов биографии Всеволода Иванова» (2018) перемежается сообщениями о крестьянских восстаниях. «Июль. Иванов работает заведующим Информационным отделом газеты “Красный путь”» – органа Омского губревкома и губбюро РКП (б)»; «Лето. Иванов по долгу службы ездит по разным уездам Сибири. Август. Иванов работает заведующим Губернского информационно-инструкторского подотдела»; «Август. Иванов назначен заместителем информационно-инструкторским подотделом газеты “Советская Сибирь”». Получается, что Иванов прекрасно знал о творившемся в «разных уездах Сибири», и о настроениях сибирских крестьян, и о тех местах, где восстаний не было, из первых уст. Видел, слышал, возможно, и наблюдал, очевидно, собирал информацию по долгу службы, будучи «зав. информационным отделом» газеты и зав. губернского информационно-инструкторского подотдела и впоследствии одноименного подотдела уже «Советской Сибири». Возможно, он об этом и писал в газеты, в том числе и в «Красный путь».

Определенно, биография Иванова 1920 г. настоящий лабиринт версий, гипотез, загадок. И его творчество этого года ясности не добавляет. Но, повторим, до настоящих заговоров, восстаний, сражений против «Коммунии» в его произведениях не доходило. Только через год и далее в Петрограде и Москве он напишет целую серию таких «военных» рассказов, но битвы, выстрелы, убийства будут происходить в «обычную» гражданскую войну и изображаться с позиций красных, с их точки зрения, с их идеологией. И только в «Бронепоезде 14–69» капитан Незеласов будет дан в «человеческом» образе как полноправный участник войны, но все-таки в итоге впадающий в бред самоотрицания. В «сибирских» рассказах 1920-го – начала 1921 гг. Иванов, как мы знаем, еще под влиянием сибирского текста и контекста – своих предшественников Гребенщикова, Новоселова, Вяч. Шишкова, с показом быта крестьян и казаков, но с людьми неординарными, в своей среде выдающимися, из нее выделяющимися.