Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

В одной из таких «Фит» и появляется пересказ, вернее, конспект рассказа Иванова «Полая Арапия» под пунктом 6-м: «О людоедстве в России». Повесть написана Пильняком в первой половине 1922 г. («Красная горка – Петров день, 23 апреля – 12 июля»), когда его знакомство с Ивановым уже состоялось. Пильняк, как человек очень мобильный, легкий на подъем, общительный, постоянно бывая в Москве, наезжал и в Петроград поглядеть на молодых и перспективных «серапионов». И сразу выделил Иванова, Зощенко, Никитина, а на остальных только «прищурился». Дружба с таким сумбурным человеком и писателем, известным, но скандальным, могла прибавить Иванову лишь известности, имени как писателю из когорты лучших. Но вряд ли улучшить его «цветной» талант, развивавшийся по своим законам. Ему, конечно, льстило соседство с автором «Голого года», и не только на страницах «Красной нови», но и в мероприятиях литературных и дружеских встречах, видимо, и застольях – Пильняк все это любил. А приглашение «на двоих» к самому Троцкому в 1922 г., писавшему «книгу о современной литературе», и вовсе закрепляло их лит. равенство как «попутчиков» и «советских народников».

«Граф» и «плебей». «Возвращение Будды» и «Закат Европы»

Они были «братьями» по темпераменту художественному и человеческому, но все-таки не Иванов написал одиозное: «Революция пахнет половыми органами» в повести «Иван да Марья» и не он громоздил сюжет на сюжет, стиль на стиль, персонажа на персонажа, не зная потом, что с ними делать. Возмутили же эти слова в первую очередь самых главных большевиков из ЦК, наложивших арест на книгу «Смертельное манит». И только с помощью главного «писателя» и сановного лит. критика Троцкого удалось избежать конфискации тиража: в сентябре 1922 г. книга с повестью «Иван да Марья» вышла в издательстве З. Гржебина, но крамольной быть не перестала. Имя Пильняка все больше делалось «нарицательным и ругательным», о нем «писали как о литературном изгое и контрреволюционере», отмечал Воронский, завершая свой очерк-«силуэт» о нем в «Красной нови». Он пока еще «художественный попутчик революции», но Троцкий верит, что его талант «развивается в революционном направлении»: нужна только «особая внимательность и снисходительность», чтобы Пильняк не свернул с этого пути. И такого-то вот нетвердого в мыслях писателя вдруг командируют в Берлин, в скопление русских эмигрантов, в основном контрреволюционно настроенных, в качестве советского писателя, пропагандиста и агитатора их возвращения на родину.

Так что уже в конце 1921 г. Иванов, несомненно, находился под впечатлением Пильняка, этого действительно неординарного человека и писателя, с которым, по свидетельству В. Ходасевича, «Шкловский носится» в Петрограде («уверен, что такого писателя десять лет не появлялось»). Но характеризовал его Шкловский не очень дружелюбно: «Похож на студента-репетитора из немцев, притворяется рубахой, но глазки за стеклами поблескивают с волчьей внимательностью». Шкловский же тоже был на том вечере в Доме искусств 15 января 1922 г., где провожали Пильняка и А. Кусикова за границу. Как Иванов откровенно написал Урманову, там «так перепились, что описать неприлично», и он сам «ходил по залам в тигровой шкуре». То есть как настоящий фанат Дальнего Востока, не сходившего тогда со страниц его произведений. Пока что отношение к автору «Голого года» чисто соревновательное: «Пильняк написал три романа и живет. / Я написал тоже около того и проживу». Но скоро их сблизит и совместная работа по организации издательства «Круг», где оба будут редакторами, оценщиками, почти партнерами Воронского. И ждал Иванова уже в Москве, куда, как Пильняк с уверенностью писал Горькому в августе 1922 г., «переезжают Никитин и Иванов, будем жить вместе, снимем дачу». Вполне понятная дружба двух близких по духу, стилю и увлечению Востоком писателей развивалась и крепла три года, вплоть до октября 1925 г. До драки в доме Пильняка Иванова с Толстым и П. Щеголевым. Увы, такое бывало. И, как правило, на почве пьянства, более или менее систематические признаки которого у Иванова явились как раз в 1922 г. Но пока об этом говорить преждевременно: слишком много к тому году произойдет в жизни Иванова событий.