Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Хотя у самого Иванова могло быть, наоборот, ощущение начала пути. Если «Серапионовы братья» дали ему чувство свободы и раскрепощения – думать не о политике и экономике, а только о литературе, то журнал «Красная новь» дал почувствовать, что он действительно писатель. То есть тот, кто способен создать настоящее литературное произведение, где есть все, как положено: тема, идея, герои, стиль. Что он стал постоянным автором престижного лит. журнала. Что его читают, анализируют, хвалят настоящие литературные критики, утверждающие, что он нужен стране, обществу, людям. Воронский, написав и напечатав большой очерк об Иванове и его «Партизанских повестях», не дождавшись окончания публикации «Голубых песков», в конце 1922 г., несомненно, поднял его в своих глазах, заставил поверить, что он не завершает какой-то отрезок своего творчества, а только начинает. Сам факт создания романа, «Голубых песков», говорит о готовности Иванова стать настоящим писателем, без романа невозможным. Вместе с «Красной новью», с Воронским, с теми, кого он и Горький приглашали в журнал. Можно было даже начать и заново. Еще и потому, что в этом первом толстом лит. журнале советской России складывался свой контингент писателей, круг авторов, намного более широкий, чем восемь юных «серапионов». Поначалу создавалось впечатление, что это действительно, по Троцкому, советские «народники»: С. Подъячев, П. Низовой, А. Веселый, Н. Ляшко, Вяч. Шишков, А. Чапыгин, А. Неверов – прозаики; Д. Семеновский, С. Есенин, П. Орешин, И. Ерошин, С. Клычков – поэты. И даже те, кто писал не обязательно о деревне, своими героями делали простонародье и людей «дна», писали «народным» языком. Были среди них и «серапионы» – Никитин и Зощенко, и это должно было придавать Иванову уверенности: он на правильном пути. Да и Воронский, не только как лит. критик, но и руководитель «Красной нови», постепенно, а потом все быстрее расширял круг авторов, отступая от социологических канонов марксистского литературоведения. На его страницах все чаще стали появляться те, кого Троцкий относил уже не к «мужиковствующим», а к «внеоктябрьской литературе»: «небожитель» Б. Пастернак, «сменовеховец» А. Толстой, «анархист» И. Эренбург и такие махровые «попутчики», как Пильняк и Вересаев.

Литературный «нэп», таким образом, брал верх и в этом, сугубо государственном журнале. Но поначалу соседство Иванова и его «Партизан» со старозаветным С. Подъячевым в № 1 или с убежденным коммунистом-партийцем А. Аросевым – в № 2, где печатались его «Алтайские сказки», не так уж, видно, радовало и обнадеживало. Первый пишет практически газетный очерк об отталкивающе прижимистых дельцах, нагло притворяющихся «голодающими», у второго – «записки», что-то вроде дневника, коммуниста-практика, готового на любой трудовой подвиг, лишь бы «солнце революции» светило и впредь. Не зря Аросев назвал этот сбивчивый текст «Страда», а герой тут быстро эволюционирует от «Гамлета» к «Фаусту», как изящно определил это нехитрое произведение Воронский. Такая невзыскательная проза, а также поэзия, выдавала вкусы и пристрастия самого редактора журнала, автора автобиографических произведений «За мертвой и живой водой». Но он слишком любил литературу – больше, чем «политику», – чтобы не видеть достоинства молодых писателей, дерзко обновлявших ее строй и слог. Весь вопрос был в идеологии «перевоспитания» чуравшихся политики «серапионов» и корректировке шатающихся Шишкова, Пильняка, А. Яковлева, С. Семенова и др. Многое должен был решить контекст, публикуемые сомнительные с точки зрения идеологии произведения. Он должен был, с одной стороны, подтягивать тех же «Партизан» или «Бронепоезд 14–69» Иванова до нужных «красных» кондиций, а с другой стороны, по остроумному замечанию Р. Магуайра, «сглаживал и притушивал»: «в ряде случаев дурное можно будет даже превратить в хорошее». Но сгладить и затушевать, тем более перевоспитать мужицкую стихийность его «Партизан» могла разве что статья самого Ленина «О продовольственном налоге», допускавшая элементы буржуазности в коммунистической экономике. А лит. окружение «Бронепоезда 14–69» в № 1(5) за 1922 г. могло бы только подчеркнуть те стыд и боль за Россию, которыми автор, не сдержавшись, закончил свое произведение.