Всеволод Кочетов и его opus magnum

Одним из организаторов травли Кочетова был так называемый журналист Эрнст Генри, в миру — Лейб Абрамович Хентов, сын витебского торговца льном и спичечного фабриканта Абрама Моисеевича Хентова. Лейб Абрамович был консультантом Михаила Ромма, режиссёра, снявшего в 1965 году якобы документальный фильм «Обыкновенный фашизм». Этим «Обыкновенным фашизмом» нас систематически мучали в школе, регулярно отправляя на добровольно-принудительные массовые просмотры, но даже после первого раза у меня возникло ощущение не «ужаса от зверств фашизма», на что, видимо, напирал автор (да-да, «в мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей»), а какой-то невообразимой халтуры, а уж после третьего раза, когда я этот фильм уже не смотрела, а развлекалась тем, что била подошвой своей туфли мух, садившихся на спинку сидения кресла передо мной, этот «Обыкновенный фашизм» я возненавидела больше, чем Штирлиц возненавидел фильм «Девушка моей мечты».

Впрочем, тогда я была, так сказать, малюткой: идеологические вопросы меня совсем не интересовали; на меня тогда (как, впрочем, и сейчас) действовала исключительно форма художественного произведения (и, прежде всего, такого по преимуществу образного вида искусства, как кино). И именно с точки зрения образности я и классифицировала, ещё тогда, «Обыкновенный фашизм» как тошнотворно ходульную халтуру. Однако тогда (как, впрочем, и сейчас) было не принято критиковать форму исполнения. Ну да, назовёшь «антифашистский фильм» дешёвой (но дорогой по капиталовложениям) халтурой, так тебя непременно объявят пособником гитлеризма. Нафиг-нафиг.

Однако, как выяснилось, действительно мужественным людям, а не таким эскапистам, как автор этих строк, было не пофиг, и Кочетов, в своём «Чего же ты хочешь?», «проехался» и по Ромму. Очень деликатно (не назвав ни фамилии режиссёра, ни названия фильма) упомянув сам по себе феномен фильмов-намёков с подмигиванием, он высказался по существу: есть, мол, такие режиссёры, которые, снимая фильмы якобы о фашизме, на самом деле подразумевают советский строй.

И ведь точно: вскоре это уже стало поистине моровым поветрием — и в литературе (Стругацкие), и в кино (все интеллигенты просто тащились от фильма «Кин-дза-дза!» Данелии, снятого, правда, уже в начале перестройки, но всё в том же тухловатом жанре толстого намёка. Ах, если бы Данелия остановился на «Осеннем марафоне», то мы бы не узнали, какой печальной может быть деградация профессионалов; когда уже нечего сказать, лучше, наверное, вовремя ставить точку, но оставлять по себе благодарную память).

На якобы «документальный» фильм Ромма Кочетов, устами одного из своих героев, намекнул таким образом:

Недавно я смотрел одну хроникальную картину о фашизме. Так там, видела бы ты, как дело представлено! В зале, понятно, смех. Хитро представлено, я тебе скажу. Вроде бы оно о Гитлере, а намёк на нас. И такой эпизодик, и другой. В зале, понятно, смех — народ не дурак, понимает эти фокусы. Так что ты думаешь? Этому-то, кто такую картинку склеил, премию отвалили! Вот работают люди! Это нехорошо. Это подло. Если ты с чем-то не согласен, ты будь честным, выступи, открыто выскажи своё мнение, своё несогласие. Но вот так, из-за угла, всё перевёртывая с ног на голову, это же очень грязное дело!

Кто-нибудь скажет, что и «Семнадцать мгновений весны» — это «намёк на нас». В каком-то смысле (из разговоров Штирлица с Борманом тогдашние интеллигенты делали вывод, что примерно так же разговаривают «бонзы» Политбюро. Увы. Судя по стенограммам, там было всё просто и прагматично, без всяких философических бесед о природе власти). Да, но каков уровень! Лиознова была той же национальности, что и Ромм, но это именно тот случай, когда можно сказать, что у таланта нет национальности. У таланта, подчеркнём. В отличие от.

Вернёмся к Михаилу Ромму. В своё время, как мы знаем, он снимал «добрые фильмы о добром дедушке Ленине», но потом, под влиянием «ветров», изменил свою «творческую манеру»; он стал упражняться в модном тогда стиле «под итальянский неореализм» и снял тягомотину ни о чём — «Девять дней одного года». А почему в «Обыкновенном фашизме» он дал волю своей неприязни к «обыкновенной советской власти», — это понятно, о чём сам Михаил Ильич говорил своим людям с обезоруживающей прямотой: