Из двух почти нетронутых домов сзади выбивался черный дым, сгущаясь над улицей в неподвижную массу, своего рода мрачное скопище, не желавшее никуда уходить. Люди смотрели на это – их, если пересчитать, набралось бы человек двадцать, может быть тридцать, но они старались держаться подальше друг от друга и не складывались в настоящую толпу, между ними оставался широкий коридор, а некоторые, прикрывая лицо какой-нибудь тряпицей, норовили и вовсе исчезнуть. Я чувствовал, что она мешкает, чего не должна была делать. Она смотрела не на два сгоревших дома, а прямо перед собой. Первые здания, хотя явно еще заселенные, казались самыми мертвыми, с закрытыми окнами, заброшенными балконами; на многих оконных стеклах топорщились куски материи или бумаги, словно для того, чтобы законопатить малейшие отверстия. Там, где имелись ставни, они были задвинуты. Из-за выгоревших построек за нами наблюдали охранники, один – с порога убогой караульной будки, другие – с улицы, с дубинками в руках. Дальше были помечены все дома, и улица превращалась в пустыню. Я заметил, что кое-кто переговаривается, и это было донельзя странно, потому что они говорили, не глядя друг на друга, не сближаясь, на бесконечном расстоянии, словно слова лишь добавляли некое нейтральное присутствие, так что весь этот шум напоминал перестукивание Дорта через стену. Да и слышал я от него, помнится, почти такие же высказывания. Судя по всему, эти дома подожгли жильцы из дома напротив; это был довольно большой многоквартирный дом, первый этаж которого занимал магазин готового платья. Они, должно быть, возомнили, что за окнами, от которых их отделяет всего лишь улица, вызревает болезнь, и, вместо того чтобы дожидаться плановой эвакуации, бросили туда несколько канистр керосина, не мешкая отправив своих соседей в пекло. «Не мешало бы сжечь все эти халупы, – сказал кто-то вполголоса. – Да, надо все это поджечь». И каждый принялся втихую это повторять. Словно таков был тлеющий среди пепла лозунг, мертвое слово, которому огонь придал блеск. Начинало казаться, что запах дыма, все веявшие вокруг горькие флюиды освежали и предохраняли нас от вдыхания болезни, становились под этими небесами чище всего прочего. Охранники знаками велели нам проходить дальше. Кое-кто тут же ретировался. Подошел, зажав дубинку под мышкой, один из охранников. Это он, как говорили, поддерживал минувшей ночью порядок, не давая выйти из горящих домов пытающимся сбежать карантинным жильцам. Тем не менее каждый считал, что, несмотря на стрельбу, кто-то сумел выбраться и бродит по соседству.